Мэдлин Хантер - Украшение и наслаждение
В ответ — молчание. Она молилась, чтобы он ушел. Ей не хотелось оскорблять его, напротив, хотелось… О Боже, он ведь не знал, насколько опасным было промедление, которое он навязал ей, и насколько ее смущало его присутствие. «Уходи, уходи, чтобы я не надорвала свое сердце, проявляя холодность и жестокость», — мысленно твердила Эмма.
— Дорогая, я знаю, — снова раздался его голос.
И граф произнес это не как ответ на те слова, что она выкрикивала. Казалось, он действительно… все знал.
Эмма отошла от окна и приблизилась к двери.
— Что вы знаете?
— Я знаю, почему вы оказались одна в доме, даже без своего кучера. И знаю, что вы делали на утесе, на том самом месте, откуда упал ваш отец.
При этих его словах Эмма похолодела. Охваченная ужасом, она не могла издать ни звука.
— Я знаю почти все, — продолжал граф. — А теперь откройте. Я не представляю для вас опасности. У вас нет причин бояться. Вы не сделали ничего дурного.
Пока еще не сделала. Но только потому, что не представилось возможности. И разве он не остановил бы ее теперь, если бы она вздумала бежать? К тому же у нее не было уверенности, что она осмелится посмотреть ему в лицо, если он и в самом деле знал «почти все».
— Откройте дверь, дорогая. Я не могу вынести того, что вы оказались совершенно одна со своим несчастьем. Ведь я заметил, как вы несчастны.
На глаза Эммы навернулись слезы. Она больше не могла сохранять спокойствие. Тихонько всхлипывая, она побрела к двери, затем повернула ключ.
Едва лишь взглянув на Саутуэйта, она увидела в его глазах сочувствие. И, рыдая, упала в его объятия.
— Я думала, что все дело в контрабанде. Это тоже плохо, конечно же, но контрабанда — вполне заурядное преступление, — прошептала Эмма, положив голову на плечо графа.
Она излила свои чувства, и это принесло ей некоторое утешение. Но даже сейчас, сидя на коленях у Саутуэйта, она все еще всхлипывала.
— Я думала, что вы не сможете простить даже это… Когда же узнала, что на кону стоит нечто большее, чем контрабанда… Ох, я не осмелилась сказать вам об этом, не смела даже видеться с вами. О Господи, даже теперь я готова пойти на сделку с этими людьми. Вы должны меня отпустить, Саутуэйт. Пожалуйста! Прошу вас! Ведь они держат у себя Роберта. Когда же он будет со мной, я найду способ развязать этот узел. Я застрелю… застрелю человека, который привезет его, если вам так угодно. Только умоляю вас, разрешите мне сделать то, что я должна сделать.
Дариус не знал, что ответить на это, и потому ничего не сказал. И все же он сознавал, что и Морис, и Эмма были жестоко обмануты. И не важно, сколько они заплатили или что сделали — в любом случае им не суждено было снова увидеть Роберта Фэрборна.
— Вы мне не верите, — прошептала Эмма. — И не доверяете.
— Нет, я верю вам. И думаю, что вы действительно застрелили бы этого человека, если бы я согласился на такую сделку. И я точно знаю, что вы и ваш отец искренне считали, что спасаете Роберта.
— Но мой брат жив! Я настаивала на том, чтобы получить доказательства, и они позволили ему написать мне.
— Эмма, я не думаю, что…
— Письмо было от Роберта. Я знаю его почерк. Читая это письмо, я как будто слышала его голос.
— Они могли…
— Нет! Письмо не было подделкой! — Эмма спрыгнула с коленей графа и пристально посмотрела на него так, словно обвиняла в чем-то. — Неужели вы полагаете, что я согласилась бы на такое без достаточных оснований? Вы считаете, что я не отличила бы письмо, написанное от имени Роберта кем-то другим, от его собственного?
Дариус взял ее за руку и попытался ласками заставить сесть к нему на колени. Но она, насупившись, села рядом.
— Расскажите, что именно от вас потребовали за его возвращение?
— Я думала, вы все знаете…
— Я сказал, что почти все.
Эмма ненадолго задумалась, потом вдруг спросила:
— А я — узница? Если все расскажу, то это будет вроде признания? Вас ведь очень беспокоит то, что происходит на побережье. Вы сделали главным делом жизни поимку таких, как я.
Дариус понял, что слова Эммы — оскорбление. Однако он нисколько не рассердился.
— Вам нравится говорить без обиняков, дорогая? Так вот, я привез вас сюда и буду держать здесь, чтобы быть уверенным, что вы не заставите меня делать выбор между честью и любимой женщиной. Вы должны смириться с тем, что вам не удастся завершить свою миссию. Я остановил вас, и если вы ухитритесь бежать отсюда, то остановлю снова.
Она посмотрела на него как-то странно, потом тихо сказала:
— На этой неделе каждый вечер я должна быть на утесе. Мне надо находиться там вечером, но не очень поздно — чтобы все-таки еще можно было разглядеть море и береговую линию.
— Вы должны проверять, нет ли кораблей?
Эмма кивнула:
— И что море спокойное. В ту ночь папа как раз этим и занимался. — Она тяжко вздохнула, потом вновь заговорила: — Если не будет никакой опасности, я должна ждать до ночи, а потом зажечь фонарь и ходить по утесу в течение часа. Потом мне надлежит вернуться домой и ждать.
— Чего именно?
— Ждать Глупца — так я назвала человека, сообщившего мне, что делать, чтобы вернуть Роберта. Возможно, с ним будет еще кто-то. Я должна принять гостя на ночь или на две. Узнав об этом, я поняла, что речь идет не только о контрабанде. — Эмма утерла слезы и добавила: — Я знаю, что вы думаете об этом моем ужасном выборе, Саутуэйт.
Он обнял ее и проговорил:
— Но явился бы этот гость — вовсе не ваш брат. И даже если он жив, они бы все равно не вернули его. После того как им удалось бы одурачить вас один раз, это повторялось бы снова и снова. Та ночь, в которую ваш отец упал с утеса, возможно, была не первой такой ночью.
Эмма молча пожала плечами. Окинув взглядом комнату, спросила:
— Как долго я пробуду здесь?
— Не знаю. Пока мне не станет ясно, что вы в безопасности.
— Вы тоже будете здесь?
— Некоторое время. Но мне надо заручиться вашим обещанием, что вы не попытаетесь сбежать.
— Не могу дать такое обещание.
— Тогда я буду постоянно наблюдать за вами, буду стеречь вас.
Она вспыхнула, и румянец ее был очарователен.
— Скажите, Саутуэйт, а вы… Говоря о женщине, которую любите, вы имели в виду меня?
— Да.
— В таком случае я должна позаботиться о том, чтобы перед вами не стоял такой ужасный выбор. Кроме того, вы должны знать: если я и попытаюсь бежать, то только ночью.
Дариус пожал плечами:
— Что ж, значит, я должен особенно бдительно стеречь вас ночью.
— Да, думаю, это было бы разумно. — Она подалась к нему, и ее губы приблизились к его губам. — Наверное, вам сейчас следует меня поцеловать, раз я не только ваша узница, но и женщина, которую вы любите. Мне было бы приятно, если бы вы это сделали. И я бы перестала чувствовать себя беспомощной и одинокой, если бы вы держали меня в объятиях.
