Элизабет Стюарт - В объятиях врага
Энн кивнула и, тяжело вздохнув, прижалась щекой к его сильно и ровно бьющемуся сердцу. Фрэнсис был такой живой… дай-то бог, чтобы он таким и остался!
– Помни, у меня здесь есть друзья. Что бы ни случилось в Рэнли, через неделю мне становится об этом известно.
– Придется мне чем-нибудь себя занять на эти несколько недель, пока тебя не будет, – проговорила Энн, стараясь, чтобы ее голос звучал шутливо.
– Начинай готовиться к свадьбе, – посоветовал он шепотом. – Она произойдет скорее, чем ты думаешь! А теперь мне пора, милая.
Фрэнсис поцеловал ее еще раз и неохотно поднялся. Энн хотелось задержать его еще хоть на минуту; подойдя к шкафу, она достала рубиновое ожерелье.
– Вот. Ты должен вернуть его Дженет.
Фрэнсис взял в руку цепочку сверкающих камней и поднес ее к свету.
– У тебя что, очень много драгоценностей?
Энн грустно покачала головой:
– Нет. Все мои украшения отец держит у себя.
– В таком случае это ожерелье тебе пригодится. Ты даже представить не можешь, с какой легкостью горсть монет или блестящий камушек открывают любые двери, особенно когда надо выбраться из затруднительного положения. – Фрэнсис сунул руку в карман и протянул ей три золотые монеты. – И это тоже прибереги, – добавил он. – Спрячь их подальше на всякий случай. Девушке в твоем положении не следует оставаться без гроша в кармане.
Энн проводила его до дверей.
– Я вернусь за тобой, милая. Помни об этом, – сказал он на прощание, до боли сжав ее плечи.
Энн попыталась улыбнуться, твердя себе, что не должна плакать: Фрэнсису и без того тяжело.
– Уходи, – прошептала она, проведя пальцами по его щеке. – Бог тебе в помощь.
Он поцеловал ее еще раз – торопливо, крепко, почти свирепо. Она все-таки выжала из себя прощальную улыбку, и Фрэнсис исчез за дверью.
Улыбка на лице Энн тут же превратилась в страдальческую гримасу. Зажав рот руками, она прислонилась к двери и безмолвно разрыдалась.
* * *Длинные солнечные лучи позднего лета золотили шотландский пейзаж, подсушивали заболоченные низины и превращали проселочные дороги в узкие вьющиеся речки пыли. Солнце совершало свой путь по небу с невыносимой медлительностью и упорно не желало ускорять бег, хотя Энн проверяла время тысячу раз в день.
По ночам она лежала в постели, широко открытыми глазами глядя в потолок и вспоминая короткие часы счастья, когда Фрэнсис был рядом с ней. Она улыбалась своим мыслям, и сердце у нее начинало биться чаще, когда воображение рисовало ей, что будет, если ему больше не придется ее покидать.
Первый день после его побега оказался самым тяжелым: ей пришлось скрывать боль расставания под маской равнодушия и беспечности. В тот день весь замок буквально ходил ходуном – обеспокоенные мужчины то и дело собирались группками и совещались полушепотом, а взбешенный Гленкеннон тщетно пытался сохранять невозмутимость хотя бы ради своих гостей.
По обрывкам подслушанных разговоров и перехваченным многозначительным взглядам Энн догадывалась, что по меньшей мере половина гостей винит во внезапном исчезновении Маклинов ее отца. «Какая злая ирония! – думала она. – Граф собирался убить их тайком, чтобы не навлечь на себя подозрений, а теперь его обвиняют как раз в том, что он замышлял, но всеми силами старался скрыть…» Ей частенько приходило в голову, что Фрэнсис, должно быть, именно на это и рассчитывал.
Вскоре многие джентльмены начали напрямую задавать вопросы об исчезновении Маклинов. Дошло до того, что сэр Юэн Маккью в не слишком вежливой форме потребовал осмотра темницы замка. Все это никак не улучшило и без того скверного расположения духа Гленкеннона: менее подходящего момента для объявления о новом налоговом сборе и придумать было нельзя. Гленкеннону пришлось обращаться к враждебно настроенной аудитории, однако в конце концов каждый из гостей подписал документ: никто не захотел рисковать благополучием жены и детей.
Если для снедаемой нетерпением Энн время ползло со скоростью черепахи, в Кеймри все обстояло иначе. Днем и ночью замок гудел от лихорадочных приготовлений к длительной осаде. Каждый камень, каждый дюйм был проверен на прочность. Оружие и амуниция постоянно прибывали, громадные складские помещения были забиты до отказа.
Сменявшие друг друга посыльные сбились с ног, не успевая доставлять сообщения и исполнять поручения главы клана, созывавшего к себе Маклинов со всей горной Шотландии. Одновременно заключались союзы с другими горскими кланами. Позволяя себе лишь короткие передышки для сна, Фрэнсис обучал своих людей, следил за заготовкой съестных припасов и амуниции, объезжал укрепления, лично наносил визиты самым гордым лордам для привлечения их под свои знамена. Но вся эта бурная деятельность стоила затраченных усилий: не прошло и двух недель, как Фрэнсис достиг своей цели.
– Дело сделано, Дональд, – сказал он устало, подтолкнув исписанный лист через стол своему другу, и провел рукой по спутанным волосам. – Я получил подписи всех лордов, живущих в округе; каждый из них обещает привести с собой дружину.
Дональд пробежал глазами список; суровое выражение его лица не изменилось.
– Что ж, людей у тебя хватит, чтобы развязать войну, сынок.
Фрэнсис забрал у него бумагу и аккуратно запер ее в ящик стола.
– Да, имен здесь столько, что вешателям Гленкеннона хватит работы на неделю, – мрачно усмехнулся он. – Черт побери, я готов рискнуть собственной головой, но будь я проклят, если пострадает хоть один из моих друзей!
– Ты устал, Фрэнсис, – примирительно заметил Дональд. – Выспись хорошенько хоть одну ночь, и тебе сразу станет лучше, вот увидишь.
Фрэнсис оттолкнул стул и поднялся на ноги. Стены давили на него, в кабинете вдруг стало невыносимо душно.
– Я пойду прогуляюсь, – внезапно решил он. – Вернусь до темноты.
Покинув замок, Фрэнсис отправился куда глаза глядят, но ноги сами собой понесли его знакомой дорогой. Выйдя к утесам, надежно охранявшим замок с тыла, он вдохнул полной грудью терпкую, соленую свежесть океана.
Солнце уже опускалось туда, где небо сливалось с морем, дневная духота уступила место вечерней прохладе. Пара серых цапель пролетела к берегу у него над головой. Фрэнсис залюбовался идиллической картиной, невольно спрашивая себя, как будет выглядеть этот мирный берег через несколько недель. Все-таки это страшное дело – подвигнуть людей на бунт! Он утомленно закрыл глаза. Пришлось использовать все искусство убеждения, отпущенное ему богом, чтобы объединить кланы против Гленкеннона. Некоторые присоединились к нему охотно, даже с радостью, другие дали согласие не без опаски. Многих страшило возможное обвинение в измене, но ненависть к графу была столь велика, что все в конце концов сплотились вокруг общего дела.
