Таинственный возлюбленный - Джулия Сеймур
Из темного загона на слепящий свет стремительно вылетел очередной андалузский бык. На него тут же устремились пикадоры, в чью задачу входило раззадорить животное и приготовить его к бою. Но бык оказался уже и без того разозлен неожиданным ярким светом и неистовым шумом трибун. Буквально через пару минут он пронзил рогами одного коня, потом другого и третьего. Несмотря на это, пикадоры все-таки успели всадить ему в загривок свои пики с короткими наконечниками. Чтобы дать возможность упавшим всадникам выкарабкаться из-под убитых коней и покинуть арену, к быку подлетели капеадоры и стали отвлекать его внимание, размахивая перед носом животного пурпурными плащами. Бык рассвирепел еще больше, игра с каждой секундой становилась все опаснее.
Никто не заметил, сколько прошло времени до того момента, как бык распалился уже до после-дней степени, и настал самый ответственный момент сражения. Но тут на него вышел статный и безукоризненный Педро Ромеро. Он изящно заскользил по арене, выполняя блистательные рекортес[80], и наконец стремительным и точным ударом вонзил в быка шпагу по самую рукоять. В следующий же момент рыжий гигант свалился на бок и судорожно вытянул могучие ноги. С трибун понеслись восторженные крики, однако большая часть зрителей все же осталась разочарованной. Волнующее зрелище закончилось, на их взгляд, слишком быстро и просто.
Затем арену подмели и выровняли, придав ей первозданный вид. Лишь барьеры и загородки, а также запасные выходы для тореро так и остались истыканными и ободранными. И вот снова на арену вылетел бык, встреченный пикадорами. На этот раз завершающий удар должен был нанести Пепе Ильо.
Еще утром Пепе не повезло: бык в стремительном броске сбил его и матадор получил небольшие повреждения. Теперь публика ждала, выйдет ли на арену их любимец или Педро Ромеро возьмет его часть представления на себя. Однако Пепе Ильо вышел сам, хотя и слегка прихрамывал. Пятьдесят тысяч мадридцев приветствовали его оглушительным ревом восторга, и зрелище начало набирать еще большие обороты.
Трибуны заранее предвкушали гораздо более рискованную и волнующую игру. И Пепе Ильо не мог не оправдать ожидания своих поклонников. Он отважно проделал все пасы де печо и де натураль[81] и убил быка не одним, а двумя размеренными ударами. Трибуны буквально взорвались от восторга.
— Счастливчик ты, Пепе, у тебя все-таки это получается лучше, чем у меня, — со спокойной улыбкой на губах приветствовал его за барьером Педро Ромеро. Педро был богат и знаменит не менее Пепе Ильо, абсолютно чужд зависти и потому мог позволить себе роскошь подобного признания.
— Это только потому, — тяжело дыша, ответил ему Пепе, — что мне просто-напросто никогда не дано достичь твоего совершенства, вот и приходится играть роль шута.
— Нет, никакому шуту не дано так ловко побеждать своих свирепых противников. Ты, Пепе, не шут, ты — артист!
— И все-таки ты, Педро, гораздо более артистичен. Недаром Их Католические Высочества и благородные господа как истинные ценители корриды в большинстве своем предпочитают держать твою сторону. А мой удел — простые испанцы. Им подавай крови и побольше острых ощущений.
— Да, наш народ неистов, но добр. Послушай, Пепе, ты уже изрядно поработал сегодня, и славе твоей ничто не грозит. Ты ранен, дай мне шанс проявить чудеса искусства и убить подряд шесть быков…
— Брось, Педро. Я вполне способен доработать сам. Пока ты идешь на третьего, я вполне успею передохнуть и собраться с силами. Ведь ты же знаешь, арену я покину, только зажав собственные кишки в кулаке.
— Ну, что ж, как хочешь.
— Вперед, Педро, удачи тебе…
Отточенным, ловким и умелым движением уложив быка, Педро Ромеро прошел к корралю, где содержались оставшиеся животные. Еще раз осмотрев их, он обратился к своему старому приятелю, ведавшему выпуском быков на арену.
— Послушай, Бенито. Вон стоит тот рыжий бык с рогами в разные стороны, прозванный Бородачом. Я знаю, он должен выйти последним. Но я вот что хочу сказать тебе, старина. Выпусти-ка ты его под меня, седьмым.
— Ах, Педро, для тебя я готов на все. Только подожди… Ведь этого быка заказал себе лично Пепе Ильо, и все знают об этом.
— И я знаю. Но… будто бы по ошибке все-таки выпусти его на мою очередь.
— Но для чего, Педро? Пепе может обидеться. Он потом до конца дней не простит мне подобную невнимательность…
— С Пепе я все улажу сам, но только потом. Понимаешь, Бенито, Пепе ранен, и сил у него не так уж много. Он уже завалил сегодня пятерых, сейчас выйдет на шестого…
— Я понимаю тебя, Педро. И все же, какая разница: все равно сегодня ему придется выйти еще трижды. Уж он-то не упустит…
— Помолчи-ка, старина, и послушай лучше меня. Этот рыжий гигант ужасно опасен, он трус и потому будет вести себя не так, как должно. Боюсь, Пепе ошибся в нраве, когда выбирал его. И… скажу откровенно, мне кажется, это единственная возможность спасти Пепе.
— Неужели дело настолько серьезно?
— Да, Бенито, предчувствия у меня недобрые. Сам понимаешь, просто так я не стал бы тебя просить…
Бородача неожиданно выпустили седьмым. На трибунах, особенно с той стороны, где сконцентрировались приверженцы Пепе Ильо, постепенно стал нарастать свист, и оттуда понеслись крики:
— Ошибка! Ошибка!
Но пикадоры, предупрежденные Педро Ромеро, невозмутимо начали свое дело.
— Что же, друзья, неужели вы не уверены в моих силах?! — зычным голосом обратился Педро к трибунам. Свист несколько поутих. Раздались приветственные хлопки со стороны поклонников Педро. — Или вы считаете, что Пепе Ильо еще недостаточно доказал свое мастерство?! — Еще раз попытался урезонить публику Педро.
Свист на трибунах стал еще тише, внимание всех было приковано к арене, и только герцогиня Альба, недавно вернувшаяся из Сан Лукара после вынужденной трехлетней отлучки и сидевшая теперь в своей отдельной ложе в окружении приближенных дам и кавалеров, презрительно отвернулась и щелкнула веером.
Бородач оказался и в самом деле совершенно непредсказуем. Он трусил и пятился от пикадоров, прижимаясь задом к воротам корраля. В королевской ложе, расположенной напротив, Его Католическое Величество даже встал, не выдержав напряжения, и облокотился с рассеянной улыбкой на перила, украшенные гобеленом с вытканным на нем изображением герба Кастилии.
Трибуны замерли. Стало отчетливо слышно, как наверху в королевской ложе, сухо щелкая, открывается и закрывается веер королевы. Ни три удара пикой, ни три пары бандерилий не побудили Бородача напасть на своих обидчиков. Старый и опытный тореро изо всех сил пытался превратить
