Александр Дюма - Полина; Подвенечное платье
На другой день Генрих отправился смотреть квартиры и нанял довольно приличную, на улице Сент-Оноре, в доме номер пять.
День прошел в переезде. Пятьсот франков уплатили по счету в гостинице. Таким образом, капитал Цецилии составлял уже менее восьми тысяч.
Генрих увидел наконец свою возлюбленную в новой комнате. Они вместе расставили мебель, юноша прибил распятие в алькове, положил на стол ее альбомы; наконец, он увидел комнату такой, какой она должна была остаться.
Все эти мелочи казались маркизе незначительными; для молодых людей они являлись делом очень важным.
Дни проходили. Часто Генрих спрашивал Цецилию о том, что она будет делать во время его отсутствия. Цецилия ответила ему, улыбаясь, что будет вышивать свое подвенечное платье.
Накануне отъезда Генрих принес Цецилии кусок превосходного индийского муслина: из него она должна была сшить себе подвенечное платье.
При своем возлюбленном девушка начала вышивать первый цветок, последний она хотела закончить по его возвращении.
Молодые люди расстались в три часа утра. Это была последняя ночь, которую они проводили друг рядом с другом: у них недоставало сил расстаться.
В восемь часов они увиделись снова.
Этот день был для них торжественным. После данной клятвы Генрих не думал уже откладывать отъезд. Потому он занял место в почтовой карете, отправлявшейся в Булонь в пять часов вечера.
Мы не станем описывать подробностей последнего дня. Слезы, обещания, клятвы – вот содержание этого дня, самого печального в жизни Цецилии после смерти матери.
Час разлуки быстро приближался, целые годы своей жизни они отдали бы теперь за один день. Когда настала последняя минута, они пожертвовали бы годами за один час. Часы показывали без четверти пять, потом без десяти минут. Генрих и Цецилия в последний раз стали на колена перед распятием. Поднявшись, они успели только проститься.
Генрих бросился из комнаты, но у Цецилии вырвался из груди такой крик горести, что он снова вернулся. Они опять клялись друг другу в любви и верности. Слезы смешались на их щеках, они скрепили свои чувства поцелуем, потом Генрих вырвался и выбежал из комнаты. Цецилия повисла на перилах лестницы и смотрела ему вслед, потом она подбежала к окну и увидела, как он сел в кабриолет. Юноша встретился с ней взглядом и простился еще раз.
Кабриолет поехал по улице Сент-Оноре. Какая-то карета, пересекая ту же улицу, заставила кабриолет остановиться. Генрих тотчас встал со своего места и помахал Цецилии платком. Она все еще стояла у окна и тоже помахала ему. Кабриолет снова отправился в путь, но Генрих все еще стоял и следил взглядом за окном, пока они не повернули за угол. Потом он сел и горько заплакал.
Генрих был теперь так же далек от Цецилии, как если бы их разделял Атлантический океан.
Глава VI
Переписка
Когда Цецилия увидела, что кабриолет исчез за углом улицы Сент-Оноре, она почти без чувств упала в кресло.
Через десять минут в дверь постучали: ей принесли записку. Цецилия, взглянув на адрес, узнала почерк Генриха и вскрикнула от радости. Девушка отдала посыльному все деньги, которые были у нее в кошельке, и побежала в свою комнату вне себя от счастья.
Да, это счастье, потому что тот, кто любит первой любовью, наполняющей все его существо, любовью, которая охватывает всю его душу, не оставляя ничего для чувств посторонних, для того все или счастье, или безнадежность. Молодая девушка развернула письмо и прочла следующее:
«Милая Цецилия! Я приехал на почтовый двор, и сейчас отсюда будет отправляться почта. На простом листке я пишу тебе несколько слов.
Я люблю тебя, Цецилия, как еще никого не любил. Ты для меня все: здесь, на земле, – моя жена, там, на небе, – мой ангел-хранитель, радость и счастье моего бытия. Я люблю тебя! Я люблю тебя!
Карета едет, прости еще раз!»
Это было первое письмо, которое Цецилия получила от Генриха. Она перечитала его не один раз, а потом, словно благодаря Бога за такую любовь, встала на колени перед распятием.
В то время Цецилия начала вышивать свое подвенечное платье. Ей казалось, что чем скорее будет идти ее работа, тем скорее вернется Генрих. Она начала вышивать гирлянду из самых красивых цветов, нарисованных у нее в альбоме: своих друзей, своих подруг приглашала она на свой свадебный пир.
Иногда она прерывала работу, чтобы перечитать письмо.
В ту же ночь был сделан рисунок.
Цецилия задремала, прижимая записку Генриха к груди.
Проснувшись, Цецилия некоторое время не могла собрать своих мыслей: ей казалось, что она видела во сне, как Генрих уехал; наконец она вернулась к действительности и снова обратилась к записке, единственному своему утешению.
Медленно и печально тянулся ее день, первый день из пяти месяцев, в которые она не увидит Генриха. В руках девушки была карта Франции. Она старалась угадать: где он находится в этот час, в эту минуту? Где вспоминает о ней?
Маркиза нисколько не переменилась: она была все так же беспечна и самолюбива. Так как Генрих был более занят Цецилией, чем ею, то она о нем не жалела, но, впрочем, любила его настолько, насколько могла любить постороннего.
У Цецилии не осталось никого, кто бы мог разделить с ней тяжесть разлуки, никого, кто бы утешил ее в горе. На свете не было существа, которому она могла бы поверить свое сердце; она держала страдания в себе, но когда они становились слишком сильны, то девушка вспоминала о матери или молилась.
На другой день в дверь снова постучали и принесли второе письмо от Генриха. Цецилия узнала его почерк и поспешила вырвать письмо из рук посыльного. Тот улыбнулся.
Вот что было в этом письме:
«Почтовая карета остановилась на минуту, и я пишу к тебе.
Я в Аббевиле, в той самой комнате, где мы вместе завтракали, отправляясь в Париж. Милая Цецилия! Я сижу на том самом месте, где ты сидела, может быть, на том же стуле, и пока мои спутники жалуются на плохой обед, я пишу к тебе.
Расставшись с тобой, я не переставал думать о тебе. Я еду той же дорогой, по которой ехали мы с тобой, стало быть, все здесь полно воспоминаниями о тебе. Я знаю все станции, где останавливалась карета и где я сходил, чтобы посмотреть на тебя. Увы! Теперь ничто меня не занимает. Со мной едут какие-то два пассажира, я на них даже не взглянул и не сказал им ни слова.
Все это время я говорил с тобой, моя Цецилия, твой голос звучит в моем сердце. А я? Не оставил ли и я в тебе чего-нибудь похожего? Ощущаешь ли ты мое присутствие?
Ты получишь это письмо, как меня уверяют, в девять часов утра. Цецилия! В девять часов утра вспомни обо мне. Я буду в Булони, на голой скале я буду прислушиваться к великому и грозному морю, страшный рокот которого так сильно потряс наши души, когда мы вместе внимали ему. Не говорю, что буду думать о тебе: ты во мне, ты часть моего бытия, любить тебя и жить – для меня одно и то же!
