Александр Дюма - Полина; Подвенечное платье
Действительно, что ожидало Цецилию с возлюбленным без всяких перспектив и старой герцогиней без состояния?
Генрих и маркиза нашли еще множество обоснований – истинных и ложных, оправдывавших образ их мыслей.
Они обнаружили, что Бонапарт совсем не безымянный корсиканец, не солдат-выскочка, не простой офицер, попавший в генералы. Он принадлежал к древней итальянской фамилии: один из его предков был в 1300 году подестом во Флоренции; в Генуе имя его было внесено в золотую книгу уже четыреста лет назад; его дед, маркиз Бонапарт, как говорили роялисты, описал осаду Рима, предпринятую коннетаблем Бурбоном.
Можно бы, кажется, найти аргумент и посущественнее: Наполеон был человеком гениальным, достойным стать во главе нации, которая после него могла вернуть это место тем, у кого он его похитил.
Потом прибавляли еще, впрочем, в то время это была еще чистая правда, что Бонапарт, непричастный к революционным переворотам, не запятнал своих рук кровью Бурбонов.
Еще ни слова не было сказано о союзе Генриха и Цецилии, а между тем чувство взаимной симпатии, овладевшей ими с первого взгляда, за эти шесть месяцев только увеличилось. Молодые люди поняли, что они принадлежат друг другу: к чему же было ставить условия, давать обещания? Они, как Ромео и Джульетта, обменялись взаимными клятвами, и сама смерть не могла разлучить их.
Говоря о будущем, вместо я каждый говорил мы.
Но это будущее существовало только при условии, что маркиза и Генрих поддержат новое правительство. Все, на что мог надеяться Генрих, – это наследство его дяди, который составил себе состояние коммерческими оборотами. Он поссорился с родственниками, посчитавшими его занятие недостойным, и объявил о том, что оставит свое состояние только тому племяннику, который, невзирая на проклятия своей семьи, станет, как и он, торговцем. Генрих получил блестящее образование и везде нашел бы себе применение. Но в то время честолюбию открывались только две дороги: поприще военное и дипломатическое. То и другое находилось в руках правительства.
Отречение Цецилии от политических идей ее семейства не было так уж важно. Положение женщины в свете всегда зависит от мужчины и обстоятельств. Только это невинное дитя очень хорошо понимало, что если бы она оставалась при своих прежних убеждениях, то была бы вечно живым укором для Генриха.
Когда госпожа ла Рош-Берто заговорила о приглашении Цецилии ко двору будущей императрицы, внучка маркизы ответила, что она еще слишком молода и ничего не понимает в делах политики, а значит, не может иметь собственной воли и потому во всем полагается на бабушку.
Зная, в каком положении находится Генрих, она в тот же день передала ему предложение маркизы и свой ответ. Цецилия радовалась, что пожертвовала ради возлюбленного даже своей совестью.
Молодой человек только этого и ждал: он тотчас отнес прошение одному из своих друзей, который взялся помочь. В тот же вечер Генрих впервые заговорил о блестящих перспективах: сам он был назначен в свиту императора и должен был ехать с ним в армию, а Цецилия – фрейлиной ко двору императрицы.
Когда Генрих ушел, девушка пошла проститься с маркизой, находившейся уже в постели. Бабушка взяла ее за руку и сказала с улыбкой:
– Что ты теперь думаешь о своей судьбе? Уж не лучше ли она той, которую уготовила тебе мать!
– Ах, – ответила Цецилия, – если бы Эдуард был Генрихом!
Она ушла в свою комнату в слезах: имя ее матери произносили с упреком. Цецилии казалось, что никто на это не имел права.
Кто мог предвидеть будущее? Военное поприще – это прекрасно, но оно было так опасно: почестей достигали скоро, но еще скорее платили за них жизнью. Война делалась людскими массами; каждое сражение забирало лучших воинов. Цецилия знала Генриха: он был храбр, вспыльчив, честолюбив; он непременно захочет достигнуть цели, чего бы это ему ни стоило. Если Генрих погибнет, что же станется с нею? Ей хотелось тихой семейной жизни со своим возлюбленным, вдалеке от политики, в каком-нибудь маленьком домике – вот что почитала она за счастье, вот почему желала она, чтобы Эдуард был Генрихом.
Через два дня после этого к ним прибыл Генрих в прекрасном новом мундире – его назначили бригадиром гвардии, что было равносильно званию лейтенанта в других войсках. Юноша блестяще начал свою службу.
Цецилия была представлена дочери императрицы Жозефины – Гортензии и рассказала ей о несчастьях своего семейства. Кому неизвестно доброе сердце Гортензии, которую обожала вся Франция, именуя ее королевой! Она обещала покровительствовать Цецилии: было решено, что, как только у императрицы появится своя свита, девушка станет одной из ее фрейлин.
Казалось, все шло как нельзя лучше, ждали только исполнения обещания, данного дочерью Жозефины, как вдруг по улицам Парижа распространилось страшное известие.
Герцог Энгиенский был расстрелян. В тот же день Генрих де Сеннон подал в отставку. Цецилия тоже написала письмо к дочери императрицы, в котором возвращала данное ей слово и извещала ее о том, что обещанным ей местом могут располагать.
Молодые люди поступили таким образом, не посоветовавшись между собой, и когда вечером оба рассказывали друг другу о произошедшем, любовь их только укрепилась: они более чем когда-либо были достойны друг друга.
Глава V
Решимость
Блистательная будущность исчезла как дым, но жизнь на этом не заканчивалась. Перебрав все способы, которые только могли представиться воображению молодых людей и старой маркизы, убедившись в их несостоятельности, они вернулись к мысли, посетившей каждого из них в самом начале. Генриху стоило принять условия дяди и заняться торговым делом.
Существует два рода торговли: жалкая торговля лавочника, ожидающего за своим прилавком покупателя, у которого он после долгого спора выманит лишний экю, и возвышенная, великая торговля моряка, который бегом своего корабля соединяет один свет с другим; вместо унизительного спора с покупателем он ведет борьбу с ураганом; каждое его путешествие – новая схватка с небом и морем; такой торговец входит в гавань победителем. Этим делом занимались древние тиряне, пизанцы, генуэзцы, венецианцы. Такое занятие не унизительно для дворянина, потому что здесь выгода связана с жизнью и смертью, а что связано с опасностью для жизни, то не унижает, а возвышает человека.
Но то, что ободряло Генриха, приводило в ужас Цецилию. Вот почему она тотчас отбросила эту мысль о морских путешествиях, к которой, однако, из-за отсутствия другого выхода надо было снова обратиться. Генрих, приобретая незначительный груз, надеялся на то, что по прибытии в Гваделупу дядя примет его с распростертыми объятиями и удвоит, а может, и утроит его груз. Так как дядя был миллионером, то ему ничего не стоило дать Генриху на его торговые дела каких-нибудь сто или двести тысяч франков.
