Линда Миллер - Грешный ангел
Глава 27
Дни после отъезда Элая в Сан-Франциско были перегружены самыми разнообразными делами, хотя Бонни уже не присматривала за магазином. Приготовления к свадьбе Джиноа шли полным ходом. По утрам Бонни писала приглашения, потом помогала готовиться к празднеству, которое должно было состояться после свадебной церемонии.
Строительство домиков и школы почти закончилось. Джиноа и Сэт решили сразу же после свадебной церемонии устроить пикник и танцы. Пригласили всех – рабочих и членов Городского совета. Увеселения должны были происходить на лужайке за домиками.
Для танцев соорудили помост, наняли музыкантов. Напитки и закуску заказали в магазине Джека Фитцпатрика. Город охватило радостное возбуждение, и хотя Бонни разделяла его, она ощущала смутное беспокойство, вроде того, что испытывала в дождливые дни перед наводнением.
Из всех, кого она знала, только Элизабет Симмонс тоже чувствовала беспокойство. Бонни, конечно, понимала, что задумчивость хорошенькой учительницы связана с Форбсом, а не с предчувствием опасности. Скучая по Элаю, Бонни сочувствовала ей.
Войдя в хорошо оборудованную школу с новыми партами, умывальником и туалетом, школьными досками и книгами, Бонни заметила, как удручена Элизабет.
– Ты так подавлена, словно ждешь неприятностей!
Элизабет смутилась.
– Прости. Мне бы следовало помочь Джиноа. Бонни опустилась на стул.
– Мы уже все закончили. Китайские фонарики повешены, столы расставлены, и, если верить мистеру Кэллахану, фейерверк будет великолепным.
Элизабет закусила губу.
– Все, как на День Независимости, – сказала она, думая о чем-то другом. – Пикник, танцы, фейерверк. – Вдруг мисс Симмонс разразилась слезами, – И свадьба… – закончила она, разрыдавшись.
Бонни встала и обняла подругу.
– О, Элизабет! – воскликнула она, гладя по спине молодую женщину, – любовь иногда причиняет боль, не так ли?
Элизабет отстранилась, всхлипывая.
– Ну, почему из всех людей в этом мире я выбрала самого неподходящего – Форбса!
– Форбс порядочный человек, – тихо возразила Бонни. – Он будет очень заботиться о семье.
Элизабет смахнула слезы и вдруг задрожала от гнева.
– Но он владелец игорного заведения, Бонни! И держит у себя шлюх!
– По-моему, нет ничего дурного в том, что человек содержит салун, – заметила Бонни. – Возможно, если ты проявишь снисходительность, Форбс откажется от этого.
– Не знаю, смогу ли сделать это, – прошептала Элизабет. – Форбс, по всеобщему убеждению, негодяй. Какой же из него муж?
Бонни вспомнила нежность, которую Форбс проявил к ней на кухне в «Медном Ястребе», и его поцелуй, хотя не собиралась упоминать об этом.
– Муж? Очень хороший, надеюсь… И весьма темпераментный.
Щеки Элизабет стали пунцовыми, верный признак того, что она знает о чувственности Форбса, возможно, даже уже испытала ее.
– Я люблю его так сильно, Бонни. Я хотела бы разлюбить его, но не могу. Он нужен мне.
Бонни вспомнила, как Форбс сказал ей, что почти теряет сознание, когда целует Элизабет, и улыбнулась.
– Чувствует ли Форбс то же самое, что и ты? – спросила она нарочно.
– Он говорит, что да.
Думая о том, как много времени она упустила из-за своей гордости, хотя могла бы провести его с Элаем, Бонни подошла к глобусу и раскрутила его.
– Рассказывала ли тебе Джиноа о своей помолвке с Сэтом Кэллаханом? – спросила она.
– Да.
Бонни взглянула в лицо подруги.
– Ей, к счастью, еще раз представился шанс устроить свою жизнь, Элизабет. Мне трудно говорить об этом, я сама сделала такую же ошибку. Усвой этот урок, учительница, и ты избавишь себя от многих страданий. Гордость – плохое утешение в часы одиночества.
Элизабет пристально взглянула на Бонни.
– Ты говоришь так, словно потеряла Элая, – мягко сказала она. – Насколько я понимаю, он уехал по делам. Джиноа ждет его со дня на день.
Бонни закусила губу. Элай уехал почти две недели назад – это не так уж давно, если учесть расстояние между Нортриджем и Сан-Франциско. Он не прислал ни письма, ни телеграммы, но в этом тоже не было ничего необычного, он никогда не отличался такой деликатностью. Значит, все это лишь странное предчувствие, которое иногда обманывает ее.
– Поскольку дело касается Элая, – сказала она, думая о Кубе и Консолате Торес, – измену нельзя исключить… С глаз долой из сердца вон.
Элизабет слегка побледнела. Возможно, ее терзали такие же сомнения в верности Форбса, и это было понятно.
– А ведь всего минуту назад, Бонни, – мягко напомнила она, – ты говорила, что жалеешь о потерянном времени.
– Жалею, – подтвердила Бонни, – и сейчас более, чем когда-либо.
– Если бы ты могла повернуть время вспять, чтобы ты изменила?
Бонни вспомнила об ужасных днях и ночах после смерти Кайли, о холодности Элая, его изменах и бегстве на Кубу.
– Я бы стала бороться, – с уверенностью ответила она. – Справилась бы со своим горем и пришла на помощь Элаю. И если бы он все-таки отправился на Кубу, я стала бы ждать его. Я была бы рядом с ним в тот момент, когда к нему вернулся рассудок.
– О Боже! – воскликнула Элизабет. – Ты любишь этого человека, не так ли?
– Больше жизни, – твердо ответила Бонни, – и уж, конечно, больше, чем свою гордость.
Она решила пойти домой, побыть с Розмари и принять ванну. В дверях Бонни остановилась.
– Если не хочешь потерять Форбса, а я уверена, есть много женщин, готовых залечить его душевные раны, борись за него.
Элизабет зажгла лампу, и Бонни увидела, что в глазах ее засветилась надежда и решительность. Элизабет направилась к двери.
– Доброй ночи! И благодарю тебя, Бонни! Бонни улыбнулась и вышла. Джиноа уже не было, но Сэт ждал ее в коляске.
Бонни уселась в коляску позади Сэта. Сэт был всегда молчалив, но сегодня Бонни была особенно рада этому. Они подкатили к ярко освещенному дому Джиноа.
Огромные часы у входа пробили восемь, когда Сэт и Бонни вошли в дом. Кэтти давно накормила, помыла и уложила спать Роз.
Огорченная Бонни, пожелав доброй ночи Сэту, поднялась по лестнице. Даже короткое общение с дочерью могло бы поднять ей настроение, а она в этом очень нуждалась.
Бонни тихо вошла в спальню, чтобы взять ночную рубашку, халат и тапочки, а затем пойти в ванную комнату и погрузиться в горячую воду. Лампа горела на столике, и кровать была постелена все успевающей Мартой. Бонни взяла рубашку из мягкой фланели и открыла шкаф, где висел ее халат.
Потом Бонни направилась в детскую, чтобы взглянуть на спящую Роз. Хотя в этот вечер ей не удалось поиграть с дочуркой, она сможет хотя бы поцеловать ее.
Войдя в детскую, Бонни остолбенела. Возле кроватки Роз сидел Элай, вытянув длинные ноги и откинувшись на изогнутую спинку стула. Он спал, блики лунного света падали на его золотистые волосы.
