Джо Беверли - Самый неподходящий мужчина
— Это означает лишь, что у него есть кто-то еще для этой работы. Напиток в Тикмануэлле был, вероятно, делом рук того типа с кривыми зубами. Вы не знаете, так ли выглядит мой брат?
— Нет. Он коренастый, крепкий, темноволосый, с ровными зубами.
— Прямо как мой отец. — Она взглянула на маркиза. — Фитцроджер хочет убить его.
— Естественное желание. При создавшемся положении, увы, это было бы преднамеренное убийство. Есть и другие способы справиться с людьми подобного сорта.
Она поежилась.
— Может, он не так уж и виноват. В нас течет отцовская кровь. Если мы чего-то захотим, мы это хватаем, кто бы ни стоял у нас на пути.
— И все же я не верю, что вы бы убили из-за золота, особенно если уже имеете вполне достаточно для комфорта. Делать так — преступление, Дамарис. Жизнь не священна. Если бы она была такой, мы бы не казнили преступников и не вели войн. Но жизнь дороже золота. Гораздо дороже. —Он задумчиво посмотрел на нее. — Вы оставили значительную сумму Фитцроджеру.
Резкая смена темы — его излюбленный прием.
— Не помню, чтобы давала вам разрешение читать мое завещание, лорд Родгар.
— Верно, но мне важно знать, за кем следующим присматривать.
— Только не за Фитцем. — Его брови слегка приподнялись, но она не смутилась из-за уменьшительного имени. — И не за Мейзи, и не за Дженивой. Следует ли мне присматривать за вами, милорд?
Он улыбнулся:
— Всегда, но я не подсыплю яд в ваше вино, дабы повесить на себя такое бремя.
Ей надоели недомолвки и споры. — Милорд, позор Фитцроджера действительно так ужасен, как он думает?
Он посмотрел на нее:
— Его застали на месте преступления с женой брата. Во время последовавшей драки его брат получил удар по голове, после которого он стал подвержен непредсказуемым приступам ярости.
— Ему было пятнадцать лет, а ей, должно быть, гораздо больше.
— Двадцать пять, полагаю.
— Разве это в некотором смысле не оправдывает его?
— Моя дорогая, мы вешаем пятнадцатилетних за кражу хлеба. Многие считают правильным отсекать дурную поросль молодой.
— Военная карьера Фитца доказывает, что он не дурная поросль.
— Для многих он остается подозрительной личностью. Быть может, то, что Родгар обсуждает с ней это, означает, что он не исключает возможности их брака?
— Почему? — спросила она. — Он пользуется высоким доверием в некоторых кругах.
Маркиз подвел ее к креслу, и когда они оба сели, пояснил:
— Пять лет назад его забрали из полка в услужение к генералам и дипломатам. Мало кому известно, что он талантливый телохранитель, который спас много жизней. Порой дипломатия требует, чтобы защита и даже покушения держались в тайне. Поэтому многие считают, что он избрал легкую жизнь подальше от поля боя.
— Это несправедливо.
— Несомненно. Вы хотите его?
Она ожидала этого вопроса рано или поздно, но все равно у нее перехватило дыхание.
— Да, — ответила она. — Но он считает, что не стоит меня из-за этого скандала. Нет, думаю, это из-за увечья его брата. Головные боли, вспышки ярости. Как мне разрешить все это?
— Воробьи резвятся там, где коршуны не смеют сесть. Факты нельзя изменить.
— Нет? — Дамарис подозревала, он менял их, когда было выгодно.
Губы маркиза чуть дернулись.
— Его брат кричит о них при каждой возможности, а Фитцроджер никогда ничего не отрицает.
— Что на самом деле случилось с его невесткой?
— От вины и позора она бросилась с лестницы.
— Или была сброшена.
— Да. Но леди Лайден всюду рассказывала, что ее сын в то время спал, приняв снотворное, чтобы справиться с ужасными головными болями, которые были следствием жестокости Фитцроджера.
— О святые небеса! — Дамарис вспомнила, что говорил Фитц. — Она потеряла слишком много детей и боялась потерять еще одного. Даже если он был чудовище.
— Разве мать в состоянии разглядеть чудовище в своем ребенке?
— А разве матери обычно не любят больше младших? — возразила Дамарис, но потом вздохнула. — Бедная женщина пережила так много рождений и смертей своих детей. Возможно, она потеряла способность любить их, но держалась за того, кто казался сильным и способным выжить. — Она прямо взглянула на маркиза: — Почему вы послали меня в Чейнингс с Фитцроджером?
— Так было нужно, — сказал он, но потом слегка улыбнулся. — Вы правы. Я играл вашими жизнями. Есть у меня такая слабость. Я хотел посмотреть, что произойдет между вами, потому что вижу возможности.
— Вы хотите, чтобы мы поженились, милорд?
— Только если это к лучшему. — Он поднялся. — Когда будете в безопасности, мы обдумаем этот вопрос.
Она вскочила на ноги:
— Но как только я буду в безопасности, он уедет.
Или, вспомнила она, Эшарт расскажет об их грехе. Может ли это изменить мнение Родгара?
Он осуждает соблазнение и, подозревала Дамарис, в чем бы она ни призналась, возложит вину на Фитца. Отвернется от него. — Я люблю Фитцроджера, — заявила она прямо, защищая Фитца единственным доступным ей способом. — Я собираюсь выйти за него, что бы вы ни сказали. Таким образом, я должна оберегать его.
— К сожалению, моя дорогая, не все в наших силах. Из холла послышался нежный звон колокольчика.
— Нас зовут к обеду, — сказал он, открывая дверь и предлагая ей руку. Предупреждая ее возражения, маркиз заметил: — Мы должны есть, если хотим быть сильными.
Трапеза прошла сносно благодаря болтовне леди Талии и любезному содействию Дженивы. Им удалось заставить Дамарис немного поесть и даже вставить в разговор несколько реплик. Эшарт был задумчивым, а Фитц таким отстраненным, что казалось, будто его и вовсе здесь нет.
После обеда Родгар и Эшарт отправились готовиться к аудиенции у короля, а дамы стали пить чай. Фитцроджер не присоединился к ним.
Перед уходом оба маркиза зашли в гостиную, и Дамарис была потрясена. Она видела и того, и другого во всем блеске на Рождество в Родгар-Эбби, когда Эшарт был в своем светлом костюме с бриллиантовыми пуговицами. Сейчас, для частной аудиенции, их наряд был не менее впечатляющим.
Волосы Эшарта уже были напудрены за обедом, но у Родгара нет. На нем, должно быть, был парик, но искусно выполненный. Костюм у него был темно-серый, богато расшитый черным и серебряным с примесью золота, сияющего на свету. Вероятно, были и крошечные бриллианты. Он весь мерцал, а на груди поблескивал орден.
Эшарт был в темно-коричневом костюме, отделанном красным и золотым. Рубины вспыхивали в кружевах у шеи и в ухе, где он всегда носил серьгу, но редко с камнем.
Оба мужчины были при парадных шпагах.
Все полагали, что король будет милостив, но история учит, что монархи могут быть темпераментными и непредсказуемыми. Ради Дженивы Дамарис молилась, чтобы все прошло как запланировано.