Эммуска Орчи - Аз воздам
Потому и послал свой автограф в Комитет общественной безопасности.
– То есть?..
– То есть! Результат налицо. Робеспьер, Дантон, Тенвиль, Мерлен и вся эта свора теперь начнут повсюду разыскивать меня – иголку в стоге сена. Они собьются с ног в этих поисках, а тем временем вы сможете, ma foi,[10] покинуть Францию на «Полуденном сне» с помощью вашего покорного слуги.
– Но если вас поймают, вам более не удастся спастись.
– Дружище, терьер, потерявший нюх, никогда не поймает крысу. А ваше революционное правительство с того момента, как я ускользнул от Шовелена, нюх потеряло. Собственная ярость ослепила его, я же тем временем совершенно счастлив и спокоен… Да и жизнь для меня стала с некоторых пор дороже: там, за Каналом, есть кто-то, кто будет плакать, если я не вернусь… – Он легко рассмеялся, и его жесткое лицо смягчилось при воспоминании о красивой женщине, с тревогой ожидающей его возвращения.
– Так вы не поможете нам освободить королеву? – с некоторой горечью в голосе обратился к нему Деруледе.
– Всем, что в моей власти, исключая, конечно, безумие, – ответил Блейкни. – А вот когда вы провалитесь, я буду просто счастлив вытащить вас отсюда.
– Мы не провалимся, – горячо откликнулся депутат.
Сэр Перси приблизился к другу и почти с женской горячностью порывисто положил ему на плечо свою гибкую белую руку.
– Ваш план?
На какое-то мгновение Деруледе буквально воспламенился.
– Нас не так уж и много, – начал он, – хотя, быть может, пол-Франции было бы с нами. Впрочем, у нас достаточно и денег, и всяких нарядов для переодевания королевы.
– Дальше?
– Совсем недавно я просил пост смотрителя Консьержери и получил его. Так что завтра переберусь на мою новую квартиру. Тем временем я уже все приготовил для того, чтобы моя мать могла немедленно покинуть Францию в связи с возникшими обстоятельствами..
От Блейкни не ускользнули некоторые нотки сомнения в голосе Деруледе, когда тот говорил про обстоятельства. Он устремил на друга испытующий взгляд, но депутат поспешил продолжить:
– Я все еще очень популярен здесь, и моя семья сможет выехать беспрепятственно. Я непременно должен вывезти их из Франции на случай… на случай…
– Разумеется.
– Ибо лишь тогда, когда я полностью буду уверен в их безопасности, мы сможем приступить к осуществлению нашего плана. Вам известно, что день суда над королевой еще не назначен, но вопрос висит в воздухе. И мы хотим вывести ее из тюрьмы, переодев в форму солдата национальной гвардии. Моей обязанностью как раз является ежевечерний обход тюрьмы перед окончательным ее закрытием на ночь, чтобы проверить – все ли в порядке Королеву всю ночь охраняют два гвардейца, которые сидят в смежной комнате Обычно они всю ночь напролет пьют и играют в карты. Так что есть возможность покрепче накачать их коньяком, чтобы они окончательно потеряли способность соображать. После чего одного удара по голове будет достаточно, чтобы их совсем отключить. Это несложно, у меня достаточно крепкий кулак. Затем.
– Ну а затем, дружище? Затем? Не позволите ли насладиться всеми деталями этой милой картины? Как вы преодолеете двадцать пять следующих постов?
– Меня как смотрителя всегда сопровождает один из гвардейцев…
– И вы идете?
– Я имею право ходить, где мне вздумается.
– Бред! Вы-то имеете это, черт побери, право. А ваш гвардеец? А-а-а? До бровей закутанный в плащ? С женской фигурой? Я в Париже лишь несколько часов – и то уже убедился в том, что в этом проклятом городе нет ни одного чертова гражданина, который не заподозрил бы любого другого, черт побери, гражданина тоже в похищении королевы. Даже воробьи на крыше под подозрением. В эти дни ни одна закутанная фигура не сможет выскользнуть незамеченной из Парижа.
– Но вы же сами… – запротестовал депутат. – Если вы можете незамеченным покинуть Париж, то почему это невозможно для королевы?
– Потому что она женщина… Потому что она – королева! У нее нервная издерганная душа, ум и тело ее измотаны. Увы! Горе и ей, и Франции, издевающейся над таким слабым и беспомощным существом. Скажите, вы сможете схватить Марию Антуанетту за плечи, швырнуть на дно какой-нибудь колымаги и завалить мешками из-под картошки? Я однажды проделал все это с графиней де Турней, но сможете ли вы поступить таким образом с Марией Антуанеттой? Она предпочтет тут же поставить вас на место, чем уронить хотя бы в чем-то свое достоинство, и на первом же повороте выдаст вас этим с головой.
– И что же теперь? Предоставить ее судьбе?
– В том-то и вся беда, дружище. Вы хотите сыграть на наших рыцарских чувствах? Да, мы все, все двадцать человек, всей душой сочувствуем вашему безрассудному предприятию, но… Вы обречены на провал. И если мы тоже встанем на этот безумный путь, то кто же тогда вытащит вас отсюда?
– Но если вы нам поможете, мы победим. Ведь разве не вы заверяли меня недавно, что ваша лига никогда не проигрывает?
– Да. Но она не проигрывает именно потому, что никогда не берется за дело, которое завершить не в силах. Но, черт! Раз уж вы вынудили меня вскочить на коня, дьявол вас всех побери… Я подумаю.
И он засмеялся своим глупым, дурацким смехом, который часто вводил в заблуждение даже умнейших людей двух стран.
Деруледе подошел к тяжелому дубовому столу, отпер его и достал пачку каких-то бумаг.
– Не просмотрите ли? – протянул он их Блейкни.
– Что это?
– Всевозможные варианты на тот случай, если провалится первоначальный план.
– Я бы вам посоветовал лучше сжечь их, друг мой. Разве жизнь еще не научила вас, что бумаге ничего нельзя доверять?
– Я не могу сжечь их. Видите ли, у меня не будет возможности для продолжительной беседы с Марией Антуанеттой. Я передам ей в письменном виде все мои предложения, и она сможет спокойно их изучить, не подвергая меня лишней опасности.
– Сами бумаги подвергают вас опасности.
– Но я осторожен, да и к тому же пока еще совершенно вне подозрений. А кроме того, у меня уже готов целый набор паспортов для любой ситуации, в какой бы ни оказалась королева. Я месяцами подбирал их и теперь готов к любой неожиданности…
Но тут Деруледе вдруг умолк, заметив странное выражение на лице своего друга.
Повернувшись, он увидел в дверях Джульетту, которая, отодвинув портьеру, вошла в комнату. Она была грациозна и мила в муслиновом белом платье, но лицо ее совершенно побледнело; впрочем это, конечно, был всего лишь отблеск мерцающих свечей.
Деруледе инстинктивно бросил бумаги в ящик стола, и решимость в его лице сменилась страстью.
Блейкни спокойно и внимательно поглядывал на обоих.
