Елена Арсеньева - Тысяча и одна ночь (Княжна Тараканова)
Доманского не случилось рядом, чтобы «внести правку» в речи бывшей возлюбленной, а больше никому не была ведома разница между двумя Разумовскими. Многие вообще считали братьев Алексея и Кирилла одним лицом, основываясь на том, что оба были фаворитами Елизаветы Петровны.
— Моя мать назначила Пугачева пажом при своем дворе, — продолжала рассказывать Шахерезада. — Заметив, что молодой человек выказывает большую склонность к изучению военного искусства, она отправила его в Берлин, где он получил блистательное военное образование.
Все это было такой чушью, которую мог бы развеять любой здравомыслящий русский, но беда в том, что таких людей в Рагузе не было и никто не мешал Шахерезаде повествовать о том, что Пугачев еще в Берлине действовал в пользу своей сестры, законной наследницы русского престола, которая скрывалась под разными именами сначала в Персии, а потом и в разных государствах Европы. О ее пользе радел и персидский шах — родственник и воспитатель. Так как Персия ведет обширную торговлю со всеми восточными странами и в том числе с азиатскими провинциями Российской империи, то шах с помощью своих агентов, которые проникали в Россию под видом купцов, успел склонить на сторону «великой княжны Елизаветы» многих из обитателей этих провинций.
С одной стороны — шах, с другой — князь Разумовский (кстати, и Алексей, и Кирилл носили графские титулы, но такие детали уже были для Шахерезады Всероссийской сущей ерундой), используя авторитет Пугачева, тайными путями успели привлечь все население соседних с Персией и других восточных областей России на сторону законной наследницы. Тогда, чтобы быть в безопасности, она поехала в Европу, а Пугачев, оставив учебу (!!!) в Берлине, стал во главе населения, восставшего против Екатерины.
— Он решился на этот подвиг, — пылко провозглашала «его любящая сестра», — чтобы избавить множество невинно сосланных Екатериной, томящихся в промерзлых хижинах Сибири! Когда восточные провинции восстали, желая видеть на троне меня, Елизавету II, мой брат объявил себя регентом империи. Так как по смыслу завещания Елизаветы Петровны регентом был назначен принц Петр Федорович Гольштинский с титулом императора, то и Пугачев официально принял на себя имя Петра и титул императора. Но главная цель его восстания состоит в возведении на престол сестры своей, законной наследницы русского престола. Так как я достигла уже совершеннолетия, то, свергнув с престола Екатерину, брат немедленно передаст мне самодержавную власть над Российской империей!
Вся эта мелодекламация имела столь сокрушительный успех, что сообщения о русской принцессе Елизавете стали не только устными сплетнями, но и начали появляться в печати, например во «Франкфуртской газете» и «Утрехтской газете». А в самой Рагузе разговоры о ней были настолько распространенными, что сенаторы встревожились. Как бы ни относились они к Екатерине II, она была реальной, а не полусказочной повелительницей могущественной страны, с которой следовало считаться. Представитель Рагузы в Петербурге обратился за разъяснением насчет «неизвестной женщины, называющей себя княжной Всероссийской», к графу Никите Панину, который в то время занимался иностранными делами.
Никита Иванович ответил:
— Нет никакой нужды обращать внимание на эту побродяжку!
Строго говоря, устами своего министра отвечала встревоженной Рагузе сама Екатерина, однако это была хорошая мина при плохой игре. На самом-то деле императрица на «побродяжку» решила обратить самое пристальное внимание, а именно — уничтожить ее. Екатерина намерилась тихо, без шума, без аффектации захватить самозванку в чужих краях. Для исполнения сего плана был назначен граф Алексей Орлов, и выбор именно этой кандидатуры свидетельствовал о том, что Екатерина очень обеспокоена. Она выбрала самого надежного, проверенного человека. Все-таки именно Алексей был душой переворота 1762 года, именно он одержал победу под Чесмой… Теперь ему предстояло победить Елизавету Владимирскую.
В это время Алексею Григорьевичу Орлову было около тридцати восьми лет. Самый красивый и отважный из четырех братьев Орловых, он начальствовал над русским средиземноморским флотом. Старшим флагманом был контр-адмирал Самуил Грейг, англичанин. Зиму 1774/75 года Орлов — провел в Ливорно, получая из России самые отрывочные сообщения — и не имея, сказать по правде, желания знать большего.
Увы, десятилетний фавор Орловых кончился! Григорий вызвал всеобщее неудовольствие переговорами с Портой в Фокшанах, и, пока его не было в Петербурге, Никита Панин затолкал в постель императрицы Александра Васильчикова, а на смену ему пришел Григорий Потемкин. И если с добродушным, недалеким Васильчиковым еще как-то можно было потягаться, то о глыбу, именуемую Потемкиным, разбивались все попытки Орловых восстановить прежнее влияние на Екатерину.
Поэтому Орлов был приятно поражен тем доверием, которое ему оказала Екатерина. Чтобы заслужить прежнюю милость государыни, граф Алексей Григорьевич был готов на все!
Именно в таком состоянии боевой готовности он и пребывал, когда внезапно получил письмо именно от той особы, которая являлась врагом его повелительницы.
…«Елизавета Всероссийская» по-прежнему была захвачена идеей «овладеть русским флотом, находящимся в Ливорно». И она обратилась к Орлову с таким «манифестиком» (le petit manifeste[8], как она это называла):
«В духовном завещании императрицы Всероссийской Елизаветы, сделанном в пользу дочери ее Елизаветы Петровны, сказано: „Дочь моя, Елизавета, наследует мне и будет управлять так же самодержавно, как я управляла“. Принцесса Елизавета не могла доселе обнародовать сего манифеста, потому что находилась в заключении в Сибири…»
Ну далее сообщались общеизвестные страсти-мордасти об опасностях, которым она подвергалась, и о ее наследственных правах. Потом следовало непосредственное обращение к Орлову:
«Принцесса Елизавета Всероссийская желает знать, чью сторону примете вы, граф, при настоящих обязательствах? Торжественно провозглашая законные права свои на всероссийский престол, принцесса Елизавета обращается к вам, граф. Долг, честь, слава — словом, все обязывает вас стать в ряды ее приверженцев. Прямодушный характер ваш и обширный ум внушают нам желание видеть вас в числе своих. Это желание искренно, и оно тем более должно быть лестно для вас, граф, что идет не от коварных людей, преследующих невинных!
От вас зависит стать на ту или другую сторону, но можете судить, как высоко мы будем ценить заслугу вашу, если вы перейдете в ряды наших приверженцев.
