Кэтрин Куксон - Жизнь, как морской прилив

— Я никого не изображаю. Я просто делаю то, за что мне платят, а это значит, что я присматриваю за домом мистера Мак-Гиллби.

— Да-да, именно так. — Женщина многозначительно кивала головой в сторону Эмили. — Я никогда не любила леди Нэнси, но вижу, что ей было нелегко.

В Эмили поднялась волна возмущения, и она уже собиралась было спросить, и достаточно резко, что эта женщина имела в виду, но звук подъезжающих экипажей заставил девушку приоткрыть дверь и посмотреть через кухню в гостиную комнату и на входную дверь. Затем, повернувшись к женщине и сознавая, каким позорищем она станет для мистера Мак-Гиллби перед членами общины, Эмили схватила ее и подтолкнула к открытой задней двери:

— Побудьте там минутку; я предупрежу его о том, что вы здесь.

Элис Бротон качнулась назад, частично от удивления, а частично от силы полученного толчка, и, прежде чем она пришла в себя, Эмили закрыла дверь на задвижку. Затем, пробежав через кухню в гостиную, она успела открыть парадную дверь и впустить первых прибывших.

Первой шла миссис Гудир; за ней миссис Хейли; потом миссис Робсон, а за ними миссис Данн и другие женщины, имен которых Эмили не знала. Первым из мужчин вошел мистер Мак-Гиллби, и она сделала то, что в других обстоятельствах сочла бы неуважительным отношением к только что овдовевшему мужчине, - схватила его за руку и оттащила в сторону. Потом, придвинувшись поближе к нему, она прошептала:

— Ваша сестра находится на заднем дворе, мистер Мак-Гиллби. Я оставила ее там; я подумала, что так будет лучше.

Выражение его лица сказало Эмили, что она поступила совершенно правильно, оставив его сестру на заднем дворе, и он дважды кивнул ей. Затем прошептал в ответ:

— Займись ими, ладно? — и начал пробираться в моечную через группки людей, одетых в траур.

Мистер Мак-Гиллби вернулся, когда участники похорон сидели за столом, а миссис Данн помогала Эмили разливать чай. Его лицо раскраснелось, и все взгляды были обращены к нему с соответствующим моменту сочувствием. Они поняли, что он вынужден был покинуть их, чтобы не давать выхода своему горю на людях...

Если бы по поводу похорон было устроено голосование, то все единогласно решили бы, что они удались. Когда последний из участников пожал руку Сепа и он закрыл за ним парадную дверь, он на мгновение прислонился к двери, широко открыл рот и втянул в себя спертый воздух комнаты; затем распрямил коренастую фигуру, расправил плечи и, повернув шею, стянутую высоким жестким воротником, сначала в одну сторону, потом в другую, пошел через переднюю комнату на кухню, где Эмили расстилала на столе скатерть, что означало: в комнате уже все убрано и вымыто.

— Ну вот, девочка, все закончилось.

— Да, мистер Мак-Гиллби.

— Сядь, посиди, ты, наверное, совсем вымоталась.

Выдвинув стул из-под стола, Эмили села, расправив фартук и сложив руки на коленях.

Сеп тоже сел на деревянный стул с высокой спинкой, стоявший у очага, и некоторое время молча смотрел на огонь. Затем он повернул голову, посмотрел на девушку и сказал:

— Мы должны заняться делами, Эмили, ну, вроде заключить соглашение. Ты понимаешь?

Она ответила не сразу:

— Вообще-то не совсем, мистер Мак-Гиллби.

Хозяин развернулся на стуле и, опираясь рукой о подлокотник, спросил:

— Хотела бы ты остаться здесь и присматривать за домом и мной?

— О да, мистер Мак-Гиллби! — Ее голос звенел. — Да, конечно!

— Да, я так и думал, знаешь, это... ну это будет недостаточно удобно, могут пойти разговоры, в действительности они уже сплетничают об этом, вся наша община. — Он показал головой назад, как будто вся община была за его спиной, и прозвучавшее в его голосе презрение заставило ее широко раскрыть глаза и открыть рот, а он продолжал: — О да, ты можешь делать такие глаза, и я не виню тебя. Ты всегда была девчонкой с мозгами, я понял это с самого начала, и ты, возможно, можешь назвать меня ханжой, но, возможно, ты изменишь свое мнение, когда узнаешь мою историю. Я расскажу ее тебе когда-нибудь, но тем временем, как я уже сказал, могут пойти разговоры. Ты выдержишь это?

Эмили не стала больше спрашивать: «Разговоры о чем, мистер Мак-Гиллби?» Потому что знала, о чем пойдут разговоры: о ней и мистере Мак-Гиллби, остающихся в одиночестве в доме ночью. Хотя ей было всего шестнадцать, а он годился ей в отцы, люди наверняка напридумывают всяких небылиц.

Ей в голову пришла идея, которая не была абсолютно новой, но которую она преподнесла так, как будто только что подумала об этом. Эмили сказала:

— Я могу приводить нашу Люси на ночь, и она будет спать в моей комнате, мистер Мак-Гиллби, и это решит проблему.

Девушка увидела, как он резко поднялся и отрицательно покачал головой, потом он три раза прошел взад-вперед по коврику у очага, затем остановился, повернувшись к ней спиной, и, глядя в огонь, тихо сказал:

— Нет-нет, это совсем не пойдет. Могут... могут возникнуть проблемы с той женщиной и твоим папой; девочку оставили под ее присмотром.

— Мой папа не стал бы возражать, мистер Мак- Гиллби.

Он повернулся к ней и сказал:

— Ну ладно, хорошо, но мне нужно заручиться разрешением твоего отца. Когда он вернется?

Эмили не улыбалась, и у нее был грустный вид, когда она уныло ответила:

— Трудно сказать, потому что в это плавание он отправился совсем недавно, и оно может продлиться и год или даже больше - два.

— Ну хорошо. — Он снова отвернулся от нее. — До этого времени нам придется что-то сделать. Оставь это мне, я что-нибудь придумаю. А пока я собираюсь увеличить твою зарплату до полкроны и буду давать двенадцать шиллингов за ведение хозяйства. Если ты захочешь больше, то тебе достаточно просто сказать мне.

— Ой! Ох! Спасибо, мистер Мак-Гиллби. — Эмили вскочила на ноги и стояла рядом с ним, глядя ему в лицо. — Как это здорово! И я буду осторожной, я не буду экстравагантной; я буду делать покупки в субботу на рынке.

— Да, я знаю это, девочка. А я буду решать проблемы с углем и газом и прочими подобными вещами.

На лице девушки появилась широкая улыбка. Теперь на нем было выражение радости, казалось, что вся она светится. Он резко отвернулся от нее, прошел в гостиную и закрыл за собой дверь.

Эмили немного постояла, прижав руки к груди и глядя на закрывшуюся дверь; потом медленно и с интересом обвела взглядом кухню. Она переводила взгляд с кушетки, набитой конским волосом, на стеллаж с дельфийским фаянсом; с комода со стоявшей на нем красивой розовой китайской керосиновой лампой, которой когда-то пользовались, на полку над очагом, на которой стояли три комплекта медных подсвечников и такое же количество медных дамских башмачков различных размеров. За ними висело большое зеркало в деревянной раме, наклоненное вперед так, что можно было видеть себя почти целиком.