Барбара Картленд - Вальс сердец
– Твоей матери это бы не понравилось, – твердо отвечал ей отец, и у Гизелы не было особого желания с ним спорить.
Он договорился с управляющим, и для Гизелы это кончилось заточением в ложе. «Как будто я дикий зверь», – с хмурой улыбкой говорила себе Гизела.
Впрочем, вслух протестовать она не решалась, тем более что здесь никто не мешал ей наслаждаться красотой и убранством театра. Гизеле он представлялся самым лучшим из всех театров, несмотря на то что Королевский столичный театр был гораздо величественнее и больше.
Гизеле очень хотелось побывать в Доме оперы, но у нее не было времени, чтобы осматривать достопримечательности, потому что отец репетировал буквально от зари до зари.
– Я так давно не упражнялся по-настоящему, что теперь играю из рук вон плохо! – восклицал он. – Не могу же я позволить себе опозориться перед венской публикой, великими ценителями музыки. Это погубит мою репутацию. Я должен использовать каждую свободную минуту, чтобы репетировать.
– Папа, вы играете великолепно!
Тем не менее Гизела понимала его беспокойство. Жители Вены не думали ни о чем другом, кроме музыки, и если они ни на чем не играли, то пели.
Наблюдая за репетициями оркестрантов, Гизела сама убедилась, что отец был прав, говоря, что искусство музыкального исполнения достигло в Вене совершенства.
Оркестр закончил играть, и режиссер произнес из партера:
– Пол Феррарис. На сцену вышел отец.
Даже в обычной, повседневной одежде, которую он надевал на репетиции, он был способен затмить любого мужчину в театре.
Пол Феррарис мог сколько угодно называть себя австрийцем, но при этом все равно оставался англичанином.
– Чувство собственного достоинства у англичан в крови, – сказала как-то Гизеле мать, – и я горжусь, что мой муж, и я, и ты, моя дорогая, – мы все принадлежим к этой великой нации.
– Только не говори так при нем! – заговорщицки прошептала Гизела.
И обе заулыбались, зная, как ревностно отец пытается доказать всем, что он настоящий австриец и в мыслях, и в словах, и на деле.
Поль Феррарис обвел взглядом зал и, подложив белоснежный шелковый платок, поднес к плечу свою любимую скрипку. Гизела с гордостью подумала, что ни у одной девушки нет такого замечательного отца. Смычок взмыл вверх, дирижер взмахнул палочкой, и зал заполнили волшебные звуки концерта для скрипки с оркестром Вольфганга Амадея Моцарта.
Чарующая музыка унесла Гизелу далеко отсюда, и она вновь оказалась в Венском лесу, напоенном ароматом необыкновенных цветов. Ей казалось, что музыка доносится не со сцены, а звучит в чаще леса, где танцуют прекрасные нимфы. Руки Миклоша вновь коснулись ее, и она опять почувствовала его объятия, в которых ей было так хорошо и спокойно.
А потом – тот необыкновенный поцелуй!
Погруженная в сладостные воспоминания, Гизе-ла не сразу заметила, что отец закончил первую часть своего выступления, а вернувшись на землю из мира грез, обнаружила, что она в ложе не одна.
Рядом с ней сидел какой-то мужчина, и она, подумав, что это управляющий, повернулась к нему, чтобы выслушать его комплименты в адрес отца. Но, к своему изумлению, Гизела увидела совершенно незнакомого человека.
Впрочем, она сразу поняла, кто этот человек.
– Именно такой я вас и представлял, – произнес он.
Его голос был таким же глубоким, как тогда, в темноте леса.
– Почему вы… здесь? – запинаясь, проговорила Гизела. – Мне казалось… что вы… уехали… вы сами говорили, что должны… покинуть Вену.
– Я пытался. Я расскажу вам об этом. Когда мы увидимся наедине?
Гизела недоуменно посмотрела на него и нерешительно произнесла:
– Я должна поблагодарить вас… за то, что вы поговорили с управляющим… Когда… мы пришли… он был очень… добр к отцу.
– У него не было причин поступать иначе, – ответил Миклош. – В то же время неожиданный визит не всегда приводит к желаемым результатам.
– Я… вам очень признательна.
– Ваша благодарность всегда была щедрой. Гизела вспыхнула, вспомнив, что почти такие же слова послужили поводом для поцелуя.
– Вы очаровательны! – воскликнул Миклош. – Особенно сейчас, когда покраснели!
– О, прошу вас… не смущайте меня! – взмолилась Гизела.
– Вы так же прекрасны, как звуки вашего голоса, – сказал Миклош. – Но умоляю вас, скорее дайте ответ, иначе ваш отец может здесь застать нас. Вероятно, он будет удивлен, увидев вас беседующей с мужчиной, которого он видит впервые в жизни.
Гизела вскочила и быстро пересела в глубину ложи за тяжелые складки портьер из красного бархата.
– Прошу вас! – произнесла она умоляюще.
– Тогда ответьте мне.
Гизела бросила тревожный взгляд на сцену, но отец еще продолжал играть. Сейчас он исполнял свою любимую пьесу Шуберта.
– Это невозможно, – прошептала она. – Папа ни на минуту не выпускает меня из виду.
– Я должен вас видеть, – настаивал Миклош Толди.
– По-моему, вы пытаетесь мне угрожать.
– Это лишь оттого, что я отчаянно хочу встретиться с вами. – Миклош вздохнул и добавил: – Я покинул Вену, как и говорил, но, проехав сотню миль, повернул назад – только затем, чтобы вновь вас увидеть.
– Увидеть… меня?
– Мог ли я уехать, не написав заключительной коды в столь прекрасной и волнующей симфонии? – Он помолчал и пояснил: – Это не совсем то, что я хотел сказать, но, надеюсь, вы поняли меня правильно.
– Я… не могу… с вами встретиться… – сказала Гизела уже не так уверенно, и это не укрылось от Миклоша.
– Вы колеблетесь?
– Я почти забыла… но… нет, нет, это… невозможно.
– Возможно, если речь идет о нас с вами, – сказал Миклош. – Скажите же мне скорее, о чем вы только что вспомнили!
– По дороге в театр отец сказал мне, что сегодня вечером он приглашен на ужин к Иоганну Штраусу. Он собирался отвезти меня в отель, а сам поехать…
Гизела знала, что Миклош улыбается, хотя и не смотрела в его сторону.
– Я думал, что ваш отец, как и многие другие, считает музыку Штрауса слишком легкомысленной и развращающей молодежь.
– Нет, нет, что вы! Как он может так думать, ведь музыка Штрауса так прекрасна!
– И романтична, особенно для нас с вами, – тихо сказал Миклош.
Гизела тихонько рассмеялась:
– Всегда находятся люди, которым не по душе все новое или модное. В Париже еще до войны танцевали вальсы Штрауса.
– Вы слишком молоды, чтобы танцевать в Париже.
– Да, конечно, но сейчас я уже достаточно взрослая, – задумчиво произнесла Гизела. – Мама часто рассказывала мне о балах. А когда папа давал концерты, она брала меня с собой в театр. Я даже видела императора и императрицу. Тогда они казались мне принцем и принцессой из сказки.
