Барбара Картленд - Против течения
— Не вижу, отчего можно так всполошиться, — спокойно ответила Энн. — Он попал сюда случайно и очень скоро уедет.
— Он не спешит, он мне сказал сам, — возразила Майра с вызовом.
— Даже если так, что в этом такого, чтобы восторгаться? — спросила Энн. — Я не уверена, что у папы будет больше пациентов, если мы прибьем к двери вывеску: «Личный врач сэра Джона Мелтона».
Энн поддразнивала сестру, а Майра не любила, когда ее дразнили. Она обиженно повернулась к двери.
— Прекрасно, — сказала она. — Как вам будет угодно. Конечно, для нас богатые пациенты ничего не значат. Мы их просто не замечаем; мы не интересуемся ни самым знаменитым домом в Англии, ни его владельцем. Я считаю, ты совершенно лишена воображения и банальна.
Она хлопнула дверью. Энн и близнецы остались в спальне, с некоторым испугом глядя друг на друга.
— Милые мои, — сказала Энн, — я вовсе не хотела ее расстроить.
— У нее быстро пройдет, — успокоил ее Энтони. — Слушай, Энн, что сказала про нас старушка Берроуз?
— Она вас прощает, — ответила Энн. — Но вы оба должны написать ей письма с извинениями по всем правилам. И я очень прошу вас, дети, не делайте больше ничего такого, ну хотя бы тем, кому мы задолжали. Мы сейчас были бы просто не в состоянии расплатиться с мистером Берроузом.
— Но нам это и в голову не пришло. Правда же? — спросил Энтони.
— Нет. И нам очень жаль, Энн. — Энтониета подбежала и повисла у сестры на шее.
— Ну хорошо, мои дорогие. Я смотрела на Эрика, как он хлюпает и стонет в лучшем кресле своей матери, и, в сущности, не винила вас. Но вы должны понимать, насколько все осложняется, когда дело касается денег.
— Конечно, мы понимаем, — начала Энтониета, — но…
— Но если мужчина там, внизу, так богат, как говорит Майра, — перебил ее Энтони, — папа получит хороший куш за его лечение.
— Ему придется остаться здесь навечно, если мы рассчитываем оплатить его деньгами все наши счета, — откликнулась Энн, — и я не думаю, что ему это понравится. О мои дорогие! Какая досада эти деньги. И тебе, Энтони, давно нужен новый костюм.
Энтони посмотрел на свои серые фланелевые брюки.
— Вчера мальчишки опять начали кричать мне «Заплатки на штанах!», — сказал он, — но я так дал одному из них, когда учитель не видел, что они все заткнулись.
Энн вздохнула. Она не собиралась говорить этого при Энтони, но ей были отвратительны грубые деревенские мальчишки, с которыми он общался. Энн относилась к брату очень ревниво и знала, что, если они догадаются об этом, они задразнят и засмеют его.
И быстро предложила, как бы желая отвлечься от своих мыслей:
— Пошли. Я принесла что-то вкусное к чаю.
— Что? — спросил Энтони.
— Земляника со сливками.
— Со сливками? — эхом отозвалась Энтониета. — О-о! Откуда?
— С фермы. Я зашла туда по дороге домой сказать, что нам нужно свежее молоко для пациента, и миссис Дрю дала мне горшочек «для деток».
— Для деток, как же! — недовольно пробурчал Энтони. — Но все равно она свойский парень. Догоняй, Энтониета!
Энн не успела дойти и до лестничной площадки, а они уже скатились вниз с ужасным шумом, но у Энн не хватило духу выбранить их.
Так мало вкусного доставалось им в эти дни, а Энтони и Энтониета достигли возраста, когда у них проснулся подлинный интерес к еде. И все же Энн хотелось поделиться лакомством с сэром Джоном. Но потом она вспомнила рассказ Майры о Галивере и остудила свой порыв. «У него так много всего, — думала она, — а у детей так мало».
Она тайком переложила две самые большие ягоды из своей тарелки в тарелку Энтони. Перед чаем Майра разделила клубнику на равные порции, но у Энн вошло в привычку отдавать самые лакомые кусочки Энтони. Было что-то такое в маленьком братишке, что больно отдавалось в ее сердце, и хотя она чувствовала к Майре и Энтониете глубочайшую привязанность, Энтони она любила больше. Он всегда казался ей таким маленьким и храбрым и, несмотря на близость с Энтониетой, таким одиноким. Энн подозревала, что ему недостает матери больше, чем всем им. Ему было всего пять лет, когда она умерла, но Энн была уверена, что он живо помнит ее. Иногда он заговаривал о ней, задавая странные вопросы, и Энн знала, хотя он и не признавался ей, что мальчик хранит все это глубоко в сердце.
Энтониета обожала отца. Она была во многих отношениях независимой маленькой личностью и получала все необходимое для жизни от отца, который баловал ее, и от общения с близнецом. Энтони был другим, Энн понимала это. И по вечерам перед сном она горячо и страстно молилась, чтобы она смогла дать брату все то, чего он лишился, потеряв материнскую любовь.
Они почти закончили чаепитие, как вдруг Энн вспомнила:
— Майра, сэр Джон не просил тебя отправить телеграмму?
— Нет. А что?
— Папа за завтраком сказал, что надо узнать, кому сэр Джон хочет сообщить о том, что с ним случилось. Он тогда еще не знал, кто его пациент. Но я уверена, что сэр Джон не передавал никакого сообщения папе, а если и передал, папа, конечно, забыл о нем.
— Может, он передал через полицейского, который приходил после ленча?
— Да, может быть, — согласилась Энн. — Но все равно лучше узнать.
— Если хочешь, я могу спросить, — предложила Майра преувеличенно небрежно.
— Нет. Не беспокойся, я сама.
Энн прошла по коридору, постучалась и открыла дверь. Сэр Джон лежал с закрытыми глазами, и ей пришлось подождать, пока он медленно повернул голову и посмотрел на нее.
— Мне очень жаль беспокоить вас, — извинилась Энн, — но я вспомнила, что, возможно, вы хотите кому-то послать телеграмму о том, что с вами произошло. Отец говорил об этом утром, но боюсь, что я забыла и вспомнила только сейчас.
— Ваш отец упомянул об этом в разговоре со мной. Но я решил не посылать никаких сообщений.
— Но, несомненно, — сказала Энн, — о вас беспокоятся!
— Кто?
— Ну кто-нибудь… ваша мать… жена.
— Мать не ждет меня раньше, чем через три или четыре дня. А жены у меня нет. Разве ваша сестра не проинформировала вас об этом?
На миг Энн застыла, почувствовав в его словах неприязнь к Майре. Сама она могла осуждать назойливость Майры, но не собиралась позволять кому-то критиковать ее. Потом она поняла, что он шутит, и улыбнулась.
— Обитатели этого дома не всегда слушают сказки Майры, — сказала она. — Но если вы уверены, что никто…
— Я напишу матери; думаю, это будет меньший шок для нее, — сказал сэр Джон. — А в лондонском доме народ тренированный. Они ждут меня, когда бы я ни появился. Поэтому нет необходимости в телеграммах. Все, что я хотел бы иметь позже, это лист бумаги и карандаш.
