Патриция Райс - Вулкан любви

– Не заметил. Как ее звать?

Джо, может, и был пьян, но дураком явно не был.

– Сэм. Эти ее волосы – они рыжие, как солнечный закат.

Сэм. Слоан покрутил это слово в мозгу, что немного отвлекло его от боли.

– Саманта, – решил он наконец. – Никто не назовет свою дочь Сэм. И волосы у нее вовсе не рыжие.

Глубже по оттенку. Может, русые или каштановые с золотом. Как женщины называют этот цвет?

– Рыжие. – Широко улыбнувшись, Джо забросил ноги на тюфяк и откинулся на спинку стула. – Хочешь, отрежу показать?

– Сам справлюсь, как только встану на ноги. Джо вовсе не это хотел услышать. Он грубо пнул тюфяк и потянулся за виски, не обратив внимания на стон раненого.

– И чего я торчу тут с тобой, в этой дыре? Давно бы уже ушел в Сан-Франциско, где чертова пропасть женщин!

– Да я тебе плачу, вот потому и торчишь!

И, как если бы это было последнее слово на любую возможную тему, Слоан закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

Глава 4

– Ты извлекла пулю сама?! – Джек во все глаза смотрел на свою неразговорчивую кузину. Будучи девицей, она сильно проигрывала в его глазах, уродись она мальчишкой – ей бы цены не было.

– Да. – Саманта откинула непокорную прядь со лба и продолжила чистить ружье. Прошло уже двадцать четыре часа, как она оставила этого монстра в хижине, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. Она всегда доводила дело до конца, но он выгнал ее, так стоит ли лезть на рожон?

Джек сосал лакричную палочку.

– В салуне говорят, что он настоящий медведь. Мужчины об заклад бьются, умрет ли он и когда.

Саманта бросила на кузена сердитый взгляд:

– Что ты делал в салуне? Он невинно пожал плечами.

– Все мужчины ходят в салун. Там здорово! Меня собираются научить играть в бильярд.

Святители небесные! Они приехали в город, где нет никого, кроме этих нечестивых мужланов, и каждый из них – скверный пример для мальчишки. Пьяницы, игроки, бильярдисты. Неудивительно, что здесь нет церкви. Что, черт возьми, нашло на отца, когда он покупал дом в таком месте?

– Делать им нечего – вот целыми днями и болтаются по салунам, – сказала она ворчливо, собрав и щелчком выпрямив ружье.

– Они болтаются там только вечерами, когда действительно нечего делать. Многие из них работают на Толботта. Он владеет лесопилкой, и кузницей, и отелем, и всем. Занимается лесозаготовками и рудниками где-то в горах. У него скот, овцы и свиньи. И еще что-то. Они работают! – Джек с жаром вступился за своих новых знакомых.

Конечно, они работают. Вот почему у них было время крутиться у портика и ждать, когда выйдут сестры. Вот почему кто-нибудь из них всегда толокся у дверей с вопросом, не нужно ли чем помочь. Они работали. Где хотели и когда хотели. Такими уж были мужчины.

Саманта взглянула на мать, которая выходила на задний двор, вытирая руки о передник. Обе посмотрели на чистое голубое небо без единого облачка, но ничего не сказали. Бочки для дождевой воды давно пусты, единственным колодцем в поселке был тот, что на площади. Эх, как недостает Эммануэля, чтобы изобрести насос, или выкопать колодец, или протанцевать танец дождя!.. Свежая вода была роскошью, они выросли с этой непреложной истиной.

– Думаю, тебе следует проведать своего пациента, Саманта.

Элис села в плетеное кресло, взяла картофелину из корзины, которую оставил кто-то из мужчин прошлым вечером, вынула нож и принялась за дело.

Чистить картошку Саманте не хотелось, впрочем, как и навещать больных, особенно похожих на брюзжащих медведей.

– Он прогнал меня. Вряд ли стоит заглядывать к такому человеку.

– У него сейчас лихорадка, и я очень сомневаюсь, что Джо остался с ним на ночь. Думаю, что достоинством можно в этом случае и поступиться. Ведь на карту поставлена жизнь человека.

Из всей этой истории вообще-то выходило, что жизнь человека немногого стоит, но Саманта хорошо знала мать. Бесполезно спорить, когда у нее такой голос.

– Я возьму с собой Джека, чтобы он опять чего-нибудь не натворил. Что следует делать, если у раненого лихорадка?

Через полчаса они с Джеком по совету Элис выехали из поселка, захватив корзинку с крепким бульоном и медикаментами. Элис Нили была прирожденным врачом, доктор Рэмси ей и в подметки не годился. К несчастью, Элис Нили родилась женщиной, и общество требовало от нее сидеть дома и заботиться о семье. Она никогда ничем иным и не занималась.

Зато пришлось заняться Саманте. Теперь ей приходилось заниматься многим из того, что всегда считалось мужской работой. Действуя как мужчины и будучи даже внешне чем-то похожей на них, она постепенно почти утратила женский взгляд на мир. Лет десять назад она поклялась, что никогда не будет податливой и впечатлительной, как мать или сестры. Тогда ей сказали, что продажа лошадей – не ее дело, она «не сможет», потому что родилась девочкой. Она не послушалась – и сняла на своей лошади изрядный куш, переодевшись жокеем и завоевав первый приз. Отец после этого никогда не бросал ей вызов. Другие мужчины, правда, были не столь сообразительны.

В свои двадцать четыре она вдруг поняла, что никогда не выйдет замуж. Ее это просто не беспокоило. Ей нравилась независимость: отец мотался неизвестно где, а семья, о которой надо было заботиться, – рядом. Мужчины, которые обращались с ней как с беспомощной женщиной, раздражали ее, но она научилась иметь с ними дело: ее врожденное чувство юмора помогало расправляться с ними их же оружием. Чисто женские занятия были ей скучны, кроме того, она давно поняла, что не интересует мужчин.

Конечно, одно дело, когда после обеда тебе не дают поговорить с мужчинами о политике, а другое – когда прогоняют из охотничьей хижины, но тонкость различия ускользала от Саманты. Если мужчины ею не интересуются, она обойдется и без них. Ей и так хорошо. О раненом в хижине она думала точно так же. Но слово матери – закон, и она подчинилась.

Лошадь Краснокожего Джо все еще была привязана к пристройке у хижины. Значит, либо Джо всю ночь напролет сидел у кровати несносного больного, либо напился и ушел. Саманту не радовало ни то ни другое. Любой, кто мог бы вынести общество разъяренного медведя, явно был не в своем уме.

Она постучала, но ответа не последовало. Ничего хорошего это не предвещало. Саманта приоткрыла дверь, впустив в комнату полоску света. Ни звука. Глубоко вздохнув, она толкнула дверь и шагнула вперед. Над головой девушки просвистел нож и с глухим стуком вонзился в деревянный косяк.

Саманта замерла. Затем в бешенстве перевела взгляд на лежащего, который, казалось, ничуть не смутился.

– Вы знали, что это я. В чем же дело? Толботт смерил ее ледяным взглядом: