Кэндис Герн - Леди, будте плохой
– А, так гораздо лучше, – сказал он. – Но я чувствую тепло вашей руки даже сквозь тонкую кожу перчатки.
Грейс не сомневалась в этом. Желтая лайковая кожа была тонкой, как шелк. Раньше Грейс даже гордилась этой парой перчаток с вышитыми по краю крошечными цветочками. Грейс не была рабыней моды, но ей нравилось хорошо выглядеть. Зато в данный момент она жалела, что на ней не толстые, колючие, некрасивые шерстяные перчатки. Хотя с Рочдейлом это все равно не имело бы никакого значения.
– Вы должны позволить мне устроить вас удобнее. – Его голос был тихим – он почти всегда был таким, и приходилось наклоняться, чтобы расслышать слова, – с легкой хрипотцой, из-за которой он не казался слишком елейным. Это был голос соблазнения, и Рочдейл знал это. Хуже того, Грейс боялась, что вопреки всей ее упрямой правильности она может оказаться не совсем невосприимчива к его обаянию. Голос был глубокий и бархатно-мягкий, способный околдовывать так, что мужчина останется без всего состояния, а уважаемая женщина – без одежды.
Воистину Рочдейл сам дьявол.
Он начал осторожно снимать ее перчатку, стянул с запястья и остановился. Потом провел пальцем, голым пальцем по коже запястья. Господи! В первый раз после смерти епископа Грейс вот так, кожа к коже, касалась какого-либо мужчины, даже в самом невинном смысле. Это простое прикосновение, эта обнаженная ласка послала резкую, покалывающую волну сквозь все ее тело, от пальцев ног до самых корней волос.
Рочдейл посмотрел на Грейс своими «постельными» глазами и спросил:
– Вы позволите?
Она слышала его слова, но едва-едва, сквозь яростный грохот своих спутанных мыслей. Она замешкалась с ответом, и Рочдейл вопросительно поднял черные брови. Он хотел снять ее перчатку, но совершенно обезоружил Грейс, спросив позволения. Ей следовало отказать. Ей следовало отдернуть руку и вернуть перчатку на место. Ей следовало приказать ему перестать намеренно смущать ее.
Грейс кивнула.
Рочдейл слегка склонил голову набок, как будто оценивая и подтверждая ее безрассудное молчаливое согласие, синие глаза смотрели на Грейс с напряженностью, от которой по ее коже снова заплясала волна трепета.
Что с ней такое?
Он улыбнулся и снял сначала одну перчатку, потом другую, дразня мягкой кожей ее ладонь и пальцы, проводя по каждому открывающемуся дюйму кожи костяшками пальцев. Он аккуратно положил перчатки рядом с собой на бархатное сиденье кареты – свои же бросил на пол, – а потом взял руку Грейс и накрыл ее своей ладонью.
Грейс едва могла дышать.
Он снова улыбнулся, белые зубы сверкнули в лунном свете, яркие на темном фоне его оливковой кожи. Карета вдруг качнулась, и прядь черных волос упала на его глаз.
Оставалось добавить только серьгу и повязку, и из Рочдейла получился бы настоящий пират. Этого вида он и добивался, вне всяких сомнений. Грейс знала, что некоторым женщинам нравится оттенок опасности, намек на варварскую грубость и необузданную мужественность. Но только не ей.
– Вот, – произнес Рочдейл, переворачивая ее руку ладонью вверх и начиная ласкать основание большого пальца. – Разве так не лучше?
Нет, так было гораздо хуже. Грейс призвала на помощь многолетнюю практику и заставила свои лицо и тело оставаться спокойными и невозмутимыми, внешне безразличными к его прикосновениям. Она бы скорее умерла, чем позволила Рочдейлу увидеть, как он воздействует на нее. Или заметить смущение, которое она ощущала из-за всего этого. Грейс была доброй христианкой, которая не позволяла эмоциям или страсти, особенно физической страсти, управлять ею. Епископ научил ее важности контроля над собой. Он иногда проповедовал о пороках плоти, и Грейс внимательно слушала, в глубине души зная, что предостережение направлено ей.
– Расскажите об усовершенствованиях, которые вы планируете сделать в Марлоу-Хаусе. – Слова были безобидными, даже формальными, но тон Рочдейла был глубоко интимным, его пальцы начали делать с ее рукой такие вещи, которые были какими угодно, только не безобидными.
Грейс приказала себе прогнать непрошеную реакцию на его прикосновение и принялась во всех подробностях рассказывать о запланированном ремонте в приюте. Сухое перечисление помогло отвлечь внимание от того, как Рочдейл ласкал ее руку. В какой-то мере.
– Вы удивительная женщина, миссис Марлоу, вы отдаете столько времени и сил этим несчастным. Признаюсь, я и представить не мог, что благотворительные балы, которые устраиваете вы и ваши подруги, дают такие ощутимые результаты.
Он упомянул остальных попечительниц Благотворительного фонда вдов. Остальные четыре дамы в правлении, которые между собой назывались «веселыми вдовами» из-за глупого соглашения, стали ее ближайшими подругами. Грейс жалела, что сейчас их не было здесь, что они не сидели рядом с ней, подсказывая, как справиться с этой неловкой ситуацией и с этим опасным мужчиной.
– А что же, по-вашему, мы делаем с деньгами? – спросила она. – Оставляем их себе?
Он улыбнулся:
– Нет, я знал, что вы помогаете людям. Просто не знал, что так много. Если уж быть совершенно честным, я никогда и не задумывался об этом. Считал, что вы просто отдаете деньги бедным.
– Это было бы только временное решение, – сказала она. – Эта ужасная война с каждым днем оставляет все больше вдов, у многих из них большие семьи, которым становится не на что жить, едва перестают поступать скудные деньги от их мужей-солдат. В Марлоу-Хаусе мы даем им временное пристанище до тех пор, пока они не смогут найти работу. У нас в доме есть даже агентство, которое помогает большинству женщин найти место, поступить на службу или заняться торговлей – что им больше подходит. Если бы мы не помогали им, эти бедные женщины и их дети скорее всего умерли бы на улице.
Грейс делала вид, что не обращает внимания на то, что Рочдейл делает с ее рукой, лаская каждый палец от основания до кончика и нежно водя круги по ладони.
– Поразительно, – сказал он. – Я преклоняюсь перед вами, миссис Марлоу, за все добро, которое вы делаете.
Он поднял ее руку, и его губы едва ощутимо коснулись костяшек ее пальцев, а потом стали покрывать легкими поцелуями кончик каждого пальца. Господь милосердный. Каждый нерв ее тела вибрировал. Это было последней каплей. Грейс отдернула руку.
Рочдейл издал глубокий горловой смешок, и Грейс отругала себя за то, что позволила ему понять, насколько он взволновал ее. Она не взволнована! Она просто не привыкла, чтобы мужчина прикасался к ней вот так и целовал руки. Ей можно было простить невольный трепет, вызванный ощущением его неожиданно мягких губ. Это было нечто совершенно новое, и Грейс оказалась неподготовленной, вот и все. Но это, несомненно, безнравственно, поэтому она сделала огромное усилие, чтобы вернуть себе самообладание, потому что будь она проклята, если позволит ему узнать глубину своих чувств. Она в любом случае будет проклята за такие неуправляемые эмоции.
