Елизавета Дворецкая - Дочери Волхова
Дивляна и Яромила вместе с младшими домочадцами ждали во дворе, пока мужчины закончат совет. Вот начали расходиться.
– Ну, что? – спросили они у Братонега, который вслед за гостями вышел подышать.
Невысокий из-за горба, с длинными мощными руками, резкими чертами лица, почти скрывшимися под рыжеватой бородкой, их старший брат всегда имел хмурый вид и действительно напоминал карла из северных преданий, которые живут под землей и славятся как искусные кузнецы. Но на самом деле Братоня был человеком вовсе не угрюмым, а довольно общительным и дружелюбным.
– В Дубовик поедете, к Добрянке, – сказал он, обнимая за плечи разом обеих сестер. – Отсюда подальше, пока мы тут этих выползней за хвосты похватаем и в озеро перекидаем.
– Если они нам и Красную Горку испортят, я им не прощу! – обиженно пробурчала Дивляна.
– Отстоим Красную Горку! – пообещал Братоня. – Она мне самому во как нужна!
– А тебе зачем? – Яромила с любопытством приподняла свои тонко выписанные черные брови и метнула на брата лукавый взгляд.
– А вот догадайтесь!
– Ты что, невесту себе присмотрел? – Дивляна повернулась и с восхищением заглянула ему в лицо.
Обе сестры считали, что Братоня совершенно напрасно боится, будто из-за горба его отвергнут невесты, и мечтали, чтобы он тоже завел семью.
– Ну, пока мне смотреть-то некогда было…
– Врешь, братец! – воскликнула Дивляна. – Ты уже присмотрел! Недаром ты всю зиму к нам на павечерницы ходил, это ты говорил только, что с Турягой заодно, чтобы парень не робел! Ты сам себе кого-то высмотрел! Ну, признайся!
– Признайся, родной! – Яромила почти повисла на нем с другой стороны. – Это не Оленица? Или Желанка? Или Огнявка Честенина? Ну?
– Нет, я знаю! – перебила ее Дивляна. – Это Родоумова вдова! Я видела, он все с ней рядом сидел. Это Родоумиха, да, Братоня?
– Девки, отстаньте! – Смеясь, Братеня взял обеих в охапку и приподнял, так что сестры, утратив землю под ногами, принялись визжать. Раскрывать свою тайну ему не хотелось. – Вот срок придет – все узнаете.
– Не орите вы так! – из Доброниной избы выглянула Молчана. – Только-только она заснула, а тут вы. Я уж думала, русь пришла!
Все трое, вспомнив о руси, испуганно умолкли. Не время было говорить о невестах.
– Да-а, – удрученно протянул Братеня. – Вон оно как поворацьивается…
Ладога наконец затихла. Смолкли крики на торгу, все затаилось в ожидании рассвета. И рассвет был уже неделек – за Волховом разливалось по небокраю белое сияние подступающего рассвета.
– И не заметили, как ночь прошла! – произнесла Яромила. – Ох, деды наши и прадеды!
– Живин день вчера был, – грустно вздохнула Дивляна. – И не почтили ее с гадами этими…
– Да уж теперь не до плясок, – тоже с грустью согласилась Яромила.
Дивляна вспомнила, о чем думала только вчера, и вздохнула еще раз. Будет ли в этом году Красная Горка и будет ли она сама к тому времени жива – лучше не загадывать.
Ночью почти никто не спал, но до утра ничего не случилось. Зато утром в Ладогу прибыли беженцы из Вал-города – небольшого, но укрепленного поселения в устье Сяси, впадавшей в Нево-озеро дальше к востоку. По преданию, именно туда бежали потомки древнего конунга Ингвара, изгнанные из Ладоги первыми нашествиями словенских поселенцев с юга.
– Убили Хранимира, воеводу нашего! – причитали женщины из Вал-города. – Убили, разорили! Ох, отец наш, кормилец, солнце наше красное, поцьто так рано закатилося? Месяц наш светлый, поцьто за облака склонился?
Беженцев было десятков пять, в основном женщины с детьми, успевшие скрыться, и всего десяток мужчин, сумевших вырваться, когда городок был взят.
– Убили Хранимира? – ахнула Милорада, выбежавшая из дома при очередном известии, и, побледнев, схватилась в ужасе за щеки. – А Даряша как же?
– Она здесь, и дите с ней, – успокоил Велем, уже видевший беженцев. – Идет сейчас.
Два года назад воевода Хранимир, уже полуседой и овдовевший, женился на племяннице Милорады – Святодаре, дочери ее младшей сестры. К счастью, молодая воеводша оказалась цела и невредима. Один из ее взрослых пасынков, Деллинг, иначе – Деленя Хранимирович, раненный в плечо, теперь возглавлял беженцев и на здоровой руке нес малолетнего сводного братишку. Сестра воеводши, Велерада, с воплями выбежала навстречу, обняла племянницу, отобрала у Делени ребенка и увлекла всех к себе. Вокруг беженцев, плача и причитая, толпились женщины. Деленю Велем и Братоня увели к Домагостю, где собрались старейшины и прочие мужчины – послушать, что он скажет.
Деленя, парень лет двадцати, третий и последний из взрослых Хранимировых сыновей, единственный из мужчин семьи оставшийся в живых, еле держался на ногах, но старался не показывать ни усталости, ни горя от потери отца, братьев и всего города. По его словам, три дня назад, будто змей из бездны, возле Вал-города появился пришедший из Нево-озера на четырех кораблях какой-то морской конунг. Дружина у него была большая, и решительным натиском он захватил поселение, перебив всех, кто сопротивлялся, а остальных захватил в плен. Сам Хранимир со старшими сыновьями погиб в сражении, не сумев отбиться, – в его распоряжении была только собственная небольшая дружина и ремесленное население Вал-города, собирать ополчение не осталось времени. Он успел лишь подать знак огнем на сопках, предупреждая округу об опасности. Теперь викинги оставались в Вал-городе, но никто не ждал, что на этом они успокоятся.
Ладожане слушали с замиранием сердца, понимая, что выбери находники своей целью Ладогу, та же участь постигла бы и их. Дружину в двести человек они не отбили бы, особенно будучи застигнуты врасплох. В темноте, что ли, русь, не знакомая с этими местами, пропустила устье Волхова и ушла дальше на восток, к Сяси? Или не знала, что собой представляет нынешняя Ладога, и не решилась напасть сразу на нее?
– Да они перепутали! – устало отвечала Даряша. – Думали, что мы Ладога и есть. Мы сами не поняли сперва. Видно, они края наши плохо знают, вот и промахнулись.
Валгородские женщины причитали, оплакивая погибших и полоненных родичей. Велерада с дочерями сварила им похлебку из рыбы – с припасами весной у всех было плохо, – усадила за стол. Какая-то женщина, продолжая плакать, кормила с ложки ребенка лет пяти.
– Сиротинушка ты моя! – всхлипывала она, прижимая к себе головку малыша, который засыпал у нее на коленях, не проглотив то, что во рту. – Нету у тебя больше ни батьки, ни дедки, ни бабки… И мужика моего зарубили, золовок попленили! И сестер! Взорушка моя, краса ненаглядная! Где же теперь вы, голубушки мои белые, горлинки мои сизые!
