Анита Миллз - Дикая роза
– Не забудь мне напомнить, чтобы я поблагодарил его в вечерней молитве, – насмешливо произнес Хэп.
Она некоторое время колебалась, затем взглянула ему прямо в глаза и сказала:
– Одно время мне даже хотелось, чтобы он меня купил, как в этом ни стыдно признаться. Я готова была на все, лишь бы вырваться из ада, в котором жила. Тебя это, наверное, шокирует?
– Вовсе нет. Я всегда считал, что, какие бы поступки ни совершил человек, чтобы выжить, никто не вправе осуждать его за это. Ты делала то, что вынуждена была делать, и я восхищаюсь твоим мужеством.
На глаза ей навернулись горячие слезы, сердце переполнилось щемящим чувством благодарности, и она, с трудом сглотнув подступивший к горлу комок, взволнованно произнесла:
– Спасибо. Я не знаю никого другого, кто смог бы такое сказать. Знаешь, я вдруг почувствовала себя ужасно счастливой.
Казалось бы, ему должно быть приятно такое услышать, но в ее словах отсутствовало нечто для него очень важное, и это больно ранило. Ему не нужна была ее благодарность; ему нужно было другое – чтобы она любила его. Он хотел услышать от нее слова любви, но она их еще ни разу не произнесла. Ни единого разу.
Вслух он только сказал:
– Давай-ка поторопимся, Энни. До наступления темноты нам нужно проделать не меньше десяти-двенадцати миль. Мне хотелось бы добраться до тех кедров, пусть даже это тебя и не волнует. Мне хочется спать на мягкой постели.
19
Плато Льяно-Эстакадо, на которое они выехали, представляло собой пересеченную пустынную местность, простиравшуюся по обе стороны от границы между Нью-Мексико и Техасом и почти доходившую до индейской территории в Оклахоме. Эти земли в те годы знали одни лишь команчи и те из мексиканцев, кто торговал с ними. Через несколько месяцев сюда придет 4-й кавалерийский полк во главе с полковником Раналдом С. Маккензи, но Хэп, окидывая взглядом раскинувшиеся перед ним горные равнины, сплошь покрытые травой, с трудом представлял себе, каким образом Маку удастся управлять этой обширной территорией. Одни проблемы со снабжением чего стоят!
Местность казалась однообразной, но впечатление это было обманчивым: луга и пастбища, тянувшиеся на многие мили, неожиданно заканчивались отвесными обрывами и зияющими расселинами, и казалось, что земля в этом месте раскололась до самой сердцевины. А далеко внизу, на самом дне, протекал небольшой ручеек, сумевший за тысячелетия прорезать в твердой породе глубокое ущелье.
С востока на запад Льяно-Эстакадо пересекали девять рек. Их притоки в верховьях, глубокие каньоны, по которым они протекали, крутые откосы и головокружительно высокие скалы по сторонам, – все это придавало пейзажу неземную, пугающую красоту. Хэп и Энни добрались до самого сердца Команчерии.
Пытаться найти здесь небольшое племя индейцев было то же самое, что разыскивать иголку в стоге сена, но Энни отступать не собиралась. Уже более месяца они с Хэпом бродили по оканчивающимся тупиками ущельям и бесконечным каньонам, карабкались по крутым, кажущимся недоступными скалам. Пробираясь вдоль многочисленных рек и речушек, среди которых самой крупной была Прэари-Дог, один из рукавов Ред-Ривер, они прошли через десятки небольших поселений команчей и кайова, однако белых пленниц в возрасте Сюзанны Брайс не находили. За все это время они лишь раз приблизились (как им тогда казалось) к цели своих поисков, получив обнадеживающую информацию от индейца по имени Два Филина из племени кайова, но потом выяснилось, что девочка, о которой тот говорил, – десятилетняя мексиканка из южных районов Соноры.
Несмотря на страх перед каждым из команчей, особенно перед мужчинами, Энни в общении с индейцами оказалась намного более искусным дипломатом, чем мог ожидать Хэп. Ей, хотя она была вооружена лишь знанием языка и убежденностью в счастливом исходе своих поисков, каким-то образом удавалось убедить их, что они могут считать ее чуть ли не родственницей, приехавшей со своим мужем-воином навестить родные края. Что касается отношения индейцев к Хэпу, то ему было ужасно не по себе оттого, что во всех без исключения стойбищах между рекой Норт-Пис и каньоном Пало-Дуро, даже в самых маленьких из них, его не просто узнавали, а выражали свое восхищение и даже устраивали празднества в его честь. Энни исполняла роль белой индианки с потрясающим успехом, и он, наблюдая за тем, как уверенно она держится, испытывал настоящую гордость. У нее было намного больше мужества и силы духа, чем у знакомых ему женщин и любого мужчины, за исключением, может быть, Клея.
И тем не менее они были так же далеки от цели своего путешествия, как если бы вовсе не выезжали из дома. Создавалось впечатление, что девочка и купивший ее безымянный и безликий квахади бесследно исчезли с лица земли. Они могли быть где угодно, но все чаще начинало казаться, что их вообще нигде нет. Несмотря на всю свою решимость продолжать поиски, Энни трудно было скрыть от Хэпа появившиеся у нее сомнения, что Сюзанну удастся найти. А ему оставалось лишь молча наблюдать, как ее уверенность в успехе поисков постепенно исчезает, и ждать, когда она в конце концов решится их прекратить.
Но, несмотря на все это, их путешествие оказало на Энни своего рода целительное действие. Встречаясь с команчами в их поселениях, видя, с каким радушием они ее принимают, она постепенно избавлялась от преследовавших ее кошмаров и больше не просыпалась среди ночи, крича и трясясь от ужаса рядом с Хэпом. Но гроза с громом и молнией все еще продолжала ее пугать.
Рассвет в этот день застал их в недрах каньона Пало-Дуро, возле ручья, где они расположились на ночлег под сенью кедров и каркасовых деревьев. Хэп уже проснулся, но вставать не спешил. Он лежал рядом с Энни, рука его покоилась на ее плече, и он, наслаждаясь царящим вокруг покоем, наблюдал, как резвится привязанный за поводок Паучок, нападая на проползающего мимо жука. Да, такого неугомонного, боевого котенка ему еще не доводилось видеть. Но вдруг Хэпу показалось, что жена его чем-то встревожена, и он, забыв о котенке, придвинулся поближе к ней.
Энни уже вставала незадолго до этого, чтобы разжечь костер для приготовления еды, но готовить завтрак не стала, а снова забралась в ароматную, из кедровых иголок, постель. Она лежала как-то очень тихо и неподвижно, глубоко о чем-то задумавшись. Пытаясь ее отвлечь и вывести из состояния меланхолии, он принялся ласкать ее сосок через ткань платья, чувствуя, как тот набрякает под его пальцем. Обычно этого было достаточно, чтобы она повернулась к нему лицом, но только не в это утро.
– Не надо, прошу тебя.
– Но тебе будет хорошо, вот увидишь, – шептал он ей в самое ухо.
