Пенелопа Уильямсон - Сердце Запада

Клементина приподняла ребенка и передала его в неловкие руки мужа. Гас перевел взгляд от младенца к ней, а затем к Заку.

– Зак… Боже, Зак, я не знаю, что сказать…

Рафферти небрежно пожал плечами.

– Черт, брат. Это точь-в-точь как теленка принять.

Клементина с тоской ждала, что его одновременно красивые и ужасные темно-желтые глаза найдут ее, и они нашли – на краткий миг, прежде чем Рафферти отвел взгляд в сторону и прикрыл глаза веками, поскольку шляпы на нем не было. Но на один удар сердца жесткий панцирь, под которым он таился, треснул, и от Клементины это не скрылось.

На один обжигающий миг она увидела пылающее сердце Зака.

ЧАСТЬ 2

1883 год

ГЛАВА 17

Дилижанс накренился на изрезанной колеями дороге, и обрушившийся на него порыв ветра загремел кожаными шторками, послав облако пыли в окна на восьмерых мужчин и китаянку, теснившихся на жестких сиденьях из конского волоса.

От жгучей пыли девушка закрыла глаза. Но через мгновение вновь открыла, когда ей в нос ударил резкий запах виски. Сидящий напротив чужеземный дьявол потряс коричневой стеклянной бутылкой перед ее лицом и нагло ухмыльнулся, оскалив зубы. Виски выплеснулось ей на колени и на пухлые кожаные мешки с почтой, спрятанные под ее ногами.

– Пить хочешь, маленькая китаянка? Пи-и-ить, – повторил он громче, словно обращаясь к глухой.

Эрлан, любимая дочь дома По, скрывала отвращение, сохраняя невозмутимый как оперная маска вид. Подобно многим фон-квеям[15], этот мужчина был волосатым и носатым как бабуин, и точно так же источал отвратительный запах.

Ничего не ответив, китаянка потупилась.

И хотя она вела себя покорно и безропотно, не делала ничего наперекор, не выказывала чувств, веревка все сильнее затягивалась на ее шее в знак предупреждения.

Привязь являлась самым худшим наказанием.

Именно мать Эрлан положила начало всему, и ее поступок был настолько ужасным, позорным и постыдным, что расплатой стала смерть. И за этот позор и стыд пришлось пострадать и Эрлан, дочери своей матери. Отец, одержимый яростью и жаждой мести, продал ее работорговцу в Фучжоу за сто таэлей[16] серебра.

Работорговец изнасиловал Эрлан, сломив отчаянное сопротивление, и на ее грудях остались глубокие отметины от его длинных ногтей вишневого цвета, изогнутых и острых, как орлиные когти. Но в первый раз Эрлан заплакала, только когда насильник вырвал из ее ушей серьги из драгоценного белого нефрита, серьги, которые подарил ей отец в день ее превращения в женщину.

Работорговец запер ее в трюме корабля с остальными рабами и приказал матросам следовать в Гам-Сэм, землю золотых гор. Рабы штабелями лежали на многоярусных деревянных койках, напоминая костяшки для игры в маджонг[17], уложенные в коробку. Койка Эрлан располагалась в самом низу, и во время шторма рядом с головой девушки по стене стекала рвота. Зловонные фонари на китовом жире все качались и качались в такт кораблю, а крысы настолько осмелели, что сидели на ее груди и смотрели на нее глазами, блестящими в полной темноте как спиртовые огни. Один из матросов тоже ее изнасиловал и во время борьбы разбил ее чашку для риса, так что ей пришлось дратьсяза несколько горстей каши, оставшихся на дне общего горшка. Той ночью Эрлан приснилось, будто она в отцовском саду сидит с матерью в тени баньяна на скамье в виде каменной черепахи, потягивает теплое рисовое вино и грызет кусочки засахаренного имбиря. Вот тогда-то Эрлан заплакала во второй раз.

Ее ослепил жемчужно-белый свет, когда она наконец покинула корабль и ступила перевязанными ногами на фон-квейскую землю, шатаясь, словно пьяный рыбак. Свежий воздух по запаху напоминал холодную дыню. И горы действительно казались золотыми, хотя и не были сложены из золота, как говорилось в легендах. Один из матросов сказал ей, что они прибыли в место под названием Сан-Франциско и что в этом фон-квейском городеесть целый китайский квартал. Эрлан отвезли в бордель Хип Йи Тонга, общества, занимавшегося торговлей рабынями. Здесь бедняжку искупали и так дотошно обследовали интимные части ее тела, что от стыда щеки Эрлан раскалились сильнее жаровни повара.

– Этот вонючий работорговец из Фучжоу испортил тебя! – мужчина из тонгазакричал на Эрлан и ударил ее по лицу, будто виновата была она. – Я мог бы получить четыреста фон-квейских долларов за твою девственность. – Он внимательно посмотрел на нее, концы его белой бороды дрожали. – Айя[18], меня и вправду обманули! Тебе по меньшей мере восемнадцать лет, а твои золотые лилии[19] ужасны. Большие, как лодки. Вей[20] больше, чем джонки императора.Ты не одна на тысячу, как он обещал, а одна из тысячи. Может, лучше сразу продать тебя лагерю старателей, ма[21]? Эти трахальщики шлюх так отчаянно нуждаются в женах, что заберут любую уродину, даже обесчещенную старуху без ножек-копытцев.

Он показал Эрлан лачуги в переулке шлюх, где подобные ей негодные девушки, просунув тоненькие белые руки сквозь оконные решетки, мяукали как потерявшиеся котята. Господин из тонга сказал Эрлан, что в день ее будет иметь сотня мужчин, если она не согласится принять свою судьбу и стать женой для лагеря старателей.

Эрлан подумала, что, должно быть, ослышалась. Ведь ее не могут отдать в жены целому лагерю мужчин. Но не стала переспрашивать. Как говорится, слепой не может бояться того, чего не видит.

Мужчина из тонга передал Эрлан под опеку бок тоу дою, одному из бандитов, подчинявшихся законам тонга. Если у бок тоу дояи было имя, Эрлан его не узнала. Бандит приказал ей называть его хозяином.

Хозяин изнасиловал бедняжку, а за попытку сопротивления, избил ее палкой и посадил потом на привязь, чтобы научить послушанию. И тогда Эрлан заплакала в третий раз.

О, одним только богам известно, что привязь являлась для нее самым худшим наказанием. Веревка приносила больше мук, врезаясь в ее гордость, нежели в нежную плоть шеи. Привязь сообщала миру то, что самой Эрлан хотелось отрицать: она была рабыней.

И сейчас китаянка сидела в качающемся дилижансе так тихо, как только возможно, терпеливо снося боль от впивавшейся в тело веревки. Она знала, что в конце концов хозяин прекратит эти муки, ведь лавочник Сэм Ву из Радужных Ключей заплатил за нее восемьсот фон-квейских долларов, а ему вряд ли нужна задушенная невеста.