Розмари Роджерс - Это неистовое сердце

Он стоял как вкопанный, не сводя с меня глаз, словно боясь, что, если заговорит, потеряет контроль… и было что-то в его лице – смесь боли, ярости, раздражения… И неожиданно мне стало стыдно от той игры, которую вела. В моих руках было оружие против Люка, я знала его уязвимые места, хотя, как ни странно, потеряла желание причинять боль этому человеку. Но вынудила себя продолжать, не отводя глаз:

– Почему, Люкас? Если любишь Илэну, почему ничего не предпримешь?

– Сделать что-нибудь, говоришь? Что сделать?.. – вырвалось у Люкаса, словно против воли. – Думаешь, мы смогли бы когда-нибудь пожениться? Кто-то нам позволил бы? Господи, разве ты можешь понять, каково это… ждать, мечтать, хотеть того, чего никогда не сможешь получить, и знать об этом?! – Он отвернулся, словно слепой, невидяще уставился в окно, вцепившись в подоконник. – Илэна… наверное, я влюбился в нее с того момента, как увидел. Она стала лихорадкой, болезнью в крови, от которой нельзя вылечиться. Можешь ты это понять? Можешь понять, как все случилось?!

Сначала я думал, она моя настоящая мать, и не боялся этой любви, ведь это так естественно. И потом, однажды, она все открыла. Мол, я достаточно взрослый, чтобы узнать правду. Сказала, что не делает никакой разницы между мной и ее собственными детьми и любит даже больше, чем их, и…

Боже, помоги мне, я думал только о том, что она мне не мать, а женщина, и хотел ее! Ничего больше не имело значения, слышишь? Только она, держать ее в объятиях, целовать губы и… ведь она сама сказала, что любит… больше, больше своих детей, и я поверил, придал ее словам то значение, которое хотел видеть. Я… а, черт!

Он повернулся так резко, что я испуганно охнула.

– Почему я говорю тебе все это? Почему тебе? Я всегда считал, ты меня осуждаешь… ненавидишь и не нравишься мне… чем-то напоминаешь ее… прямые тяжелые волосы, выражение глаз, когда злишься или упрямишься. Но ты так холодна… словно лед, только если рассердишься, становишься другой.

– Именно поэтому ты так часто пытаешься разозлить меня? – еле слышно прошептала я, чувствуя себя странно приподнято, будто стою на пороге некоего пугающего открытия, которое должно было навсегда изменить мою жизнь. Именно этого я не хотела: не хотела чувствовать себя беспомощной, покорной, слабой. Но не смогла ни пошевелиться, ни запротестовать, когда Люкас широкими шагами пересек комнату и оказался рядом. Он стоял, озадаченно глядя на меня сверху вниз, словно увидел впервые в жизни, и что-то в его глазах заставило меня затаить дыхание.

– Зачем ты вынудила меня сказать это вслух?! Какое тебе дело до наших жизней и секретов? Ведешь свою игру, словно шахматную партию! Если я и люблю Илэну, что тебе до этого?! Выходи за моего брата и уезжай! Забудь о нас! Не думаю, что ты любишь кого-то, кроме себя, Ровена Дэнджерфилд!

Он говорил по-испански, хрипло, резко, и я отвечала на том же языке.

– Ты убил своего отца? – не выдержала я, сама не понимая, почему спросила об этом.

Он сморщился, но, к моему удивлению, ответил.

– Значит, и ты так думаешь? Да, я могу признаться, если виноват. Наверное, убил, хотя не так, как думаешь. Не я нажал курок винтовки, но стал причиной того, что он появился в этот день на ранчо. Хочешь знать, как это случилось? Не догадалась? – Люкас коротко засмеялся… Это был даже не смешок, а возглас отвращения к самому себе. – Какой невинный взгляд! Могу поклясться, твои губы дрожат! Хочешь слышать правду или судить, не зная? – Гибким, грациозным движением он бросился на постель, прижав меня к подушке, глядя в глаза суженными зрачками. – Слушай же, и если хоть еще раз заговоришь об этом или будешь приставать с вопросами, клянусь, убью на месте.

Люкас говорил мягко, но с ощутимой угрозой, заставившей меня онеметь.

– Он застал нас. Нет, не в постели, но я целовал ее, держа в объятиях, а она тоже обнимала меня. Он вошел. Никто не ожидал, что Алехандро возвратится в этот день из Мексики… а может, он сделал это специально. Удивительно только, что отец был так спокоен. Будь я на его месте, покончил бы с обоими. Но он только подошел к Илэне и ударил ее… Я чуть не убил его за это, но она бросилась между нами и велела мне уйти. А он… он сказал: «Да, лучше убирайся с глаз моих, пока я не успокоюсь, и оставь мою жену в покое! Я был причиной смерти твоей матери, не хочу, чтобы и твоя кровь была на моих руках!» А Илэна продолжала кричать, чтобы я немедленно ушел. Господи, я был так молод тогда и не знал, какого дьявола можно тут поделать, только понимал, что виновен в страшном преступлении и он имеет право убить меня, если пожелает! Но Алехандро только презрительно отогнал меня, словно собаку, ударил рукояткой пистолета. До сих пор остался шрам, видишь? Метка Каина.

Он говорил с таким отчаянием и мукой, что вынести это было невозможно.

– Но ты ушел! И не убил его! – выкрикнула я, а его пальцы только крепче впились в мои плечи.

– Нужно было либо остаться и убить его, либо взять ее с собой. Он избил ее кнутом и ушел. Винил ее во всем, заявил, что найдет Шеннона, скажет, где отыскать ее, и раз и навсегда покончит с кровной враждой. Но люди Шеннона нашли его раньше и убили из засады, не дав возможности все объяснить. Не случись этого, я возненавидел бы его навсегда. Но…

– Ты расправился с теми, кто убил его. Отомстил. Даже отец говорил, это была честная драка и справедливость на твоей стороне.

– Я убил этих двоих не за него! За себя! Ты ведь сразу поняла это, правда? Иначе они покончили бы со мной, а твой отец спас меня от виселицы. Зря он это сделал, как ты думаешь? Не прояви Гай ненужного благородства, тебя бы здесь не было.

– Ты хотел умереть? – прошептала я осуждающе.

– Не знаю. Может быть. Мне было так плохо… ничего не понимал и даже потом…

Он не закончил фразу, да и не нужно было. Я увидела отражение его глаз и поняла: опять Илэна. В этот момент я возненавидела их обоих. Ведь была Фло и была Луз… и еще десятки беременных женщин, с которыми он играл, которых использовал, а сам все время стремился заполучить только Илэну.

– Может, тебе нужна всего-навсего только другая женщина, – прошептала я голосом, который не узнала сама. – Такая же недосягаемая и такая же расчетливая.

Моя рука сама поднялась и коснулась его волос на затылке, притягивая голову к себе.

Не помню, что я хотела, что пыталась доказать! Причинить ему боль за то, что не любил меня? Показать, что женщины тоже могут использовать губы и тело, чтобы возбудить страсть, которую нельзя ни утолить, ни насытить? Или бросить вызов Илэне?

Но все было забыто, когда Люкас поцеловал меня. Даже сейчас, когда пишу эти строки, вновь оживают чувства, вырвавшиеся ниоткуда, завладевшие мной, лишившие воли.