Сюзанна Энок - Встречай меня в полночь
— Все хорошо и… спасибо.
— Молли сказала, что ты приехала в компании молодого человека и пожилой леди, но потом они уехали.
— Это родственники Синклера — они продолжили путь в Олторп.
— Без тебя, а твоего лорда Олторпа, очевидно, днем с огнем не сыщешь.
Да уж, проницательности Эмме было не занимать.
— Это очень длинная история, не знаю, сколько у меня уйдет времени, чтобы все рассказать.
— Тогда расскажи ее покороче, и лучше всего за обедом, а то сейчас ты, дорогая, очень бледная. Мои девочки будут рады встретиться с тобой. Знаешь, ты ведь теперь знаменитость.
Виктория нехотя улыбнулась:
— Ты всегда умеешь улучшить мое настроение. — Она вздохнула. Хотя и приятно излить свои беды все понимающей Эмме, сначала ей необходимо разобраться в их отношениях с Синклером. — Обещаю рассказать тебе все очень скоро, но в данный момент мне нужна карета, лошадь или наемный экипаж.
Эмма заколебалась.
— Все-таки, что случилось?
— Мы с Синклером поссорились, и он отослал меня в загородное имение, так как беспокоился обо мне и хотел уберечь от опасности.
— От опасности, — повторила Эмма. — Тогда, возможно, тебе следует делать то, что он говорит.
Виктория покачала головой.
— Я беспокоюсь за безопасность мужа, — ее голос дрогнул, — и не покину его. Не знаю, что для меня лучше, но только не отъезд из Лондона, где он ежеминутно рискует жизнью.
В ярких, словно у газели, глазах Эммы проглядывало сочувствие. Она сжала пальцы подруги.
— Мне бы хотелось как-нибудь встретиться с ним, — сказала она. — Никогда не думала, что увижу Лисичку, потерявшую свое сердечко.
— Ох! Эмма, надеюсь, однажды такое произойдет и с тобой. Если это не самое ужасное на земле, то… самое прекрасное.
Смеясь, Эмма обняла ее.
— Основываясь на твоей характеристике, я думаю, лучше остаться старой девой, так что большое спасибо. И конечно, ты можешь взять Пимпернела, но я не позволю тебе скакать в темноте.
Виктория нахмурилась:
— Ты рассуждаешь как директриса, хотя лишь на три года старше меня.
— Я и есть директриса, и ты должна быть примером для моих учениц. Можешь отправиться завтра утром — у тебя будет достаточно времени, чтобы рассказать мне свою историю.
Несмотря на желание немедленно отправиться в путь, Виктория понимала, что Эмма права — в темноте она скорее всего потеряет дорогу или ее схватят разбойники, а ведь теперь ей надо считаться не только с собой или Синклером. Она ужасно скучала по нему. У нее болело сердце — так ей хотелось снова увидеть его; она мечтала, чтобы он обнял ее и между ними больше никогда не было секретов. Может быть, это будет не что иное, как сказка, но она хотела сказать ему: у них будет ребенок, а после услышать от него, как он ее любит.
Виктория вздохнула:
— Все началось однажды ночью в саду леди Фрэнтон.
— Так он не приходил?
— Нет, милорд.
Синклер смотрел на Майло, словно желая, чтобы дворецкий изменил свой ответ. Он пропустил ленч, но Кингсфелд не мог знать, что его не было дома.
— А как насчет записки?
— Нет, милорд. Ни посетителей, ни почты.
— Проклятие! — пробормотал Синклер. Он всегда ненавидел ожидание. — Если кто-нибудь придет, я у себя.
Маркиз направился в кабинет, однако, перешагнув порог, сразу понял, что совершил ошибку. Письменный стол Виктории, аккуратный и пустой, стоял под окном в лучах бледного полуденного солнца.
Повернуться и уйти, но это вряд ли поможет. Все в Графтон-Хаусе напоминало о Виктории: каждый цветок в вазе, каждое украшение на стенах, каждое пятно солнечного света — все, казалось, было окрашено мыслями о ней.
После двух лет поисков почти точно определилось, кто убил Томаса. Синклеру следовало быть довольным и испытывать чувство облегчения, но вместо этого он шагал по кабинету, скучая по жене и думая о том, как жестко с ней обошелся и сможет ли когда-нибудь заслужить прощение, не говоря уже о ее любви.
Около часа маркиз ходил взад и вперед по ковру, пока не подумал, что скоро сойдет с ума от нетерпения. Заседание парламента могло затянуться надолго. Оставалось надеяться, что любопытство приведет Кингсфелда домой пораньше — там он найдет все перевернутым, и Синклер окажется самым вероятным виновником случившегося.
Входная дверь наконец открылась, и послышался женский голос. Когда маркиз подошел ко входу, то, к своему удивлению, увидел в холле леди Килкерн, разговаривавшую с Майло.
— Миледи? — Он обошел дворецкого. — Что…
Она ударила его по лицу, и он покачнулся.
— В чем дело?
— Как вы могли позволить ей уехать? — отрывисто спросила Александра, сжимая кулачок и явно намереваясь стукнуть еще раз.
— Вас это не касается, — ответил он, потирая скулу. Черт побери, у него вовсе не было намерения раскрываться перед ее друзьями.
— Вы нас не оставите на минуту? — сказала графиня, глядя на Майло.
Синклер взял ее под руку и повел вниз по ступеням к посыпанной гравием дорожке.
— Извините, если я оскорбил вас, — сказал он, направляя Александру к поджидающей ее карете, — но лучше мы поговорим об этом потом. Во всяком случае, не сегодня.
— Отлично, я уезжаю. Но прежде мне надо сообщить вам одну новость, хотя она совершенно меня не касается.
Он снова потер скулу.
— О чем вы?
— Ваша жена носит под сердцем ребенка, — заявила она, сверкнув глазами.
Синклер побледнел; земля закачалась под его ногами, и он вынужден был присесть на нижнюю ступеньку лестницы.
— Что?
Она кивнула:
— Принимая во внимание то, как вы кричали на нее, Виктория вряд ли успела вам это сообщить, но она заслуживает счастья, а это в ваших руках, лорд Олторп. Не хочу, чтобы вы разочаровали ее.
Подобрав юбку, графиня села в экипаж и дала знак кучеру отправляться. Карета тронулась с места и вскоре скрылась из виду, а Синклер долго сидел около дороги, глядя в землю. Его ребенок. Так вот почему она была так огорчена. А он показал себя неуклюжим невежей и полным идиотом, хотя определенно поступил правильно, отправив ее подальше от Лондона. В имении Олторпов она будет в безопасности, пока он сможет приехать, извиниться перед ней и признаться в любви.
Маркиз медленно поднялся и пошел в дом, не замечая стоявшего в дверях Майло. Он скоро станет отцом. Боже правый!
Уже наступили сумерки, когда Синклер наконец услышал, как открылась входная дверь. Потом до него донеслись глухие мужские голоса. Он опустился в кресло, держа в руке пистолет и жалея, что вынес из кабинета массивный стол Томаса: пустить пулю в Кингсфелда с того же места, на котором сидел его брат, было бы актом справедливости.
