Девушка в белом кимоно - Ана Джонс

Моя рука скользит по лицу, потом по волосам. Я глажу себя, стараясь успокоиться. Появляются слезы, и я накрываю лицо обеими ладонями. Окаасан. Хаджиме. Кто-нибудь!

Смерть была бы легким исходом. Жить гораздо труднее.

Ко мне часто заходит новая девушка. Ее зовут Сора. Иногда я просыпаюсь и вижу, что она сидит рядом со мной, и хотя я сейчас такая, какой раньше была Джин — тихая и не склонная к разговорам, — она все равно говорит со мной. Я слушаю ее, то и дело проваливаясь в забытье, благодарная ей за компанию и сокрушенная такой знакомой печалью ее истории. Ее американский солдат не признал ребенка, обвинив ее в том, что она спит с кем попало. И лишь совсем недавно она узнала, что у него уже были жена и ребенок. Еще одна глупенькая доверчивая девочка.

Жестокосердная Айко уже родила и ушла. И хоть я оплакиваю ее ребенка, уход ее самой меня нисколько не печалит. Пришли и ушли еще две новые девушки. Сора рассказала и их истории, но они были слишком похожи: одна зашла слишком далеко в надежде получить мужа, а вторая была осторожна, но все же недостаточно. Ни одна из них не хотела оставить себе ребенка. А я была слишком слаба, чтобы предложить им другой выход. И эта мысль тяжело давит мне на сердце.

Что будет с моим ребенком? Я помню наше соглашение, которое мы заключили с Джин и Хатсу. Мне хочется думать, что Хатсу и ее ребенок сейчас находятся в безопасности, и Джин тоже, правда, дух ее ребенка пока ждет возможности перейти реку вечности.

— Наоко? Наоко, проснись, — это Матушка Сато.

Я не открываю глаз, надеясь, что она уйдет. Но эти костлявые пальцы, несущие смерть, хватают меня за плечо и встряхивают. Те же самые пальцы, что зажимают крохотные рты и носики, не давая им воздуха, и копают неглубокие могилы.

Те же самые пальцы, что потянутся к моему ребенку.

Что украли жизнь у ребенка Джин.

— Наоко, просыпайся. Я приготовила тебе еще чаю. Можешь выпить его за котацу40.

Ее голос впивается в мои уши. Резкий и острый, как обломок стекла, и такой же прозрачный. Она изображает заботу, а я делаю вид, что сплю.

Она встряхивает меня снова. На этот раз сильнее. И мне приходится очнуться.

— Ну же. Он теплый, настоявшийся и ждет только тебя. Правда, приятно?

Мысль о том, что мои ноги согреются под горячим одеялом, и правда приятна, и я перекатываюсь на спину, уступая этой идее.

— Вот так, — ее глаза — два бездушных шара за дугами очков. Они щурятся из-за ее хитрой улыбки.

Я наблюдаю за тем, как она уходит, волоча по полу подол шерстяного кимоно. Потом сажусь и жду, пока комната перестанет вращаться, собираясь с силами, чтобы встать. У меня тяжелая голова, спутанные мысли и слабые и больные ноги. Медленно, медленно я доползаю до котацу в главной комнате. Напротив меня сидит Сора с порозовевшими щеками. Я устраиваюсь возле стола так, чтобы мой живот касался края стола, и накрываюсь одеялом, чтобы и я, и ребенок могли согреться. Грелка дает живительное тепло и покой. Я вытягиваю ставшими тонкими ноги и двигаю пальцами, чтобы поторопить циркуляцию.

— Какая ты бледная, Наоко, — шепчет Сора. — Ты похожа на призрак.

А я и есть призрак, вот только застряла здесь, между двумя мирами, не находя покоя ни в одном, ни в другом. Очень странное состояние, когда ты чувствовал слишком много, а потом не стал чувствовать ничего.

Матушка Сато приносит чай. Одной рукой она крепко держит крышку, а второй наклоняет чайник и наполняет мою чашку. От нее поднимается пар, обволакивая меня сладковатым травянистым ароматом. Я подношу чашку к губам и дую на нее.

— Выпей все, до последней капли, договорились? — Матушка ждет, пока я ей не кивну, и уходит, чтобы проведать Чийо. У нее начались схватки.

— Подожди, — Сора поднимает руку, останавливая меня, как только я сделала первый глоток. — Я хочу тебя кое о чем спросить, — она огибает стол и садится рядом со мной, и теперь наши ноги пытаются уместиться в одном и том же маленьком пространстве.

Я ставлю чашку обратно на стол, но не отнимаю от нее рук, стараясь их согреть.

Сора быстро оглядывается на дальнюю комнату, куда ушла Матушка Сато. Наклоняется голову, прислушиваясь, а потом наклоняется ко мне еще ближе.

— Это правда, что ты помогла бежать другой девушке? Что ты хочешь оставить себе этого ребенка?

Этот вопрос тут же захватывает мое полное внимание. Правильно ли я ее поняла? И что я ей ответила?

— Наоко, — глядя мне в глаза умоляющими глазами, она пытается снова заговорить со мной, но на этот раз медленнее. — Скажи, ты по-прежнему хочешь спасти и сохранить своего ребенка?

Мое сердце решает ускорить свой стук на один удар. Я провожу рукой по спутанным волосам. Которые я не расчесывала уже несколько недель. Или дольше. Я моргаю.

Ее пальцы смыкаются на моем иссохшем запястье.

— Наоко, ты мне доверяешь? Разве я не была тебе верным и хорошим другом?

Я киваю. Она действительно им была. Кто кроме нее приходил посидеть возле моей постели? Приносил дополнительные одеяла или влажные полотенца, чтобы остудить мой горящий лоб?

— Хорошо, — глаза Соры загораются и начинают мерцать, как живые чернила. — Тогда мы уходим сегодня вечером.

Ее слова действуют на меня как удар током.

— Что? — у меня сиплый голос, как будто я уже давно не разговаривала. А когда я разговаривала? Я уже этого не помню.

— Да, время идеальное, — Сора наклоняется еще ближе. — У Чийо только начались схватки, и к ночи она полностью завладеет вниманием заведующей. И мы ускользнем в ночи.

Калитка. Я смотрю на свои пальцы с неожиданно толстыми суставами и тонкими, как бумага, ногтями.

— Хатсу унесла ключ с собой.

— А я раздобыла новый, — она улыбается.

Я хмурюсь, вспоминая, что произошло в прошлый раз.

— Шел дождь, и было темно, и я потерялась. Я слишком слаба.

— Наоко, ты как слепой, шедший в темноте с фонарем в руках. Он не был ему нужен, но зато осветил другим путь. Ты несешь фонарь ради всех нас. Потому что тебе самой никогда не нужен