Аннетт Мотли - Ее крестовый поход
У открытых ворот образовалась всеобщая суета. Теперь, когда души их больше не омрачало вынужденное созерцание страданий других людей, крестоносцы принялись вкушать радость победы. Они вошли в Сен-Жан д'Акр под звуки труб и барабанов, причем великолепный маркиз Монферратский превзошел столь же великолепного короля Англии и первый с триумфом въехал в ворота. Везде: на стенах и башнях, в амбразурах и окнах, на крышах и над порталами — красовались знамена христианского мира: геральдические лилии, львы и леопарды, горностаи и орлы и над всем этим кресты — белый английский, алый французский и изумрудный крест Фландрии. Поднялся легкий ветерок, и знамена затрепетали, вызывая радостные крики. Горести остались позади, и наступил праздник.
В сопровождении символической охраны всего из четырех человек королева и Иден погрузились в шумящий город. Солдаты с большим трудом прокладывали дорогу в образовавшейся давке. Их проклятия перемежались с традиционным «Noel», когда кто-нибудь узнавал их и приветствовал Беренгарию.
— Как они могут узнать меня? — недоумевала она. — Ведь они имели возможность видеть меня только издали, в гавани. Наверное, они приветствуют великолепие моего туалета или красоту моей спутницы.
— Не происходит ли это потому, что наш эскорт выкрикивает «Дорогу королеве!» — предположила Иден.
— В самом деле? Их речь такая невнятная. Я ни слова не могу разобрать.
— Это английская речь, миледи, — пояснила Иден с легкой укоризной. — Они урожденные саксы, из Норфолка, что к северу от моих владений.
Смущенная Беренгария коснулась ее руки.
— Прости меня. Могу поклясться, что наваррский говор звучал бы столь же непривычно для твоего слуха.
В это мгновение ее лошадь отпрянула и в глазах королевы мелькнул испуг.
— Ma foi[8]! Сколько здесь этих ужасных зверей! Нельзя ли нам поискать другую дорогу?
В город входил караван навьюченных верблюдов. Окончание осады сулило несметные барыши для купцов, как франков, так и мусульман, и они уже стекались со всех сторон в наполненную людьми гавань.
— Не эмблема ли это маркиза Монферрата? — пробурчала себе под нос Иден, глядя на изящно вышагивавших зверей с наглыми епископскими мордами. Их вел смуглый итальянец, который, поймав обращенный на него взгляд, приветствовал дам на восточный манер, словно какой-нибудь турок.
— Что у вас там, синьор? — поинтересовалась Иден, указывая на тяжелые тюки, покрытые персидскими попонами с вышитыми на них лилиями маркизата.
— Специи, мадонна, сотня сортов специй с причалов Генуи и Пизы. Еще краски, парча, бальдечино, таффета…
Беренгария остановила его взмахом руки, и он, отвесив еще один поклон, продолжил путь, подбадривая свой караван возгласами, очень напоминавшими гортанные крики животных.
— Наш надменный маркиз не теряет времени даром, — заметила Беренгария. — Почему он избрал портом Акру, а не свой Тир?
Иден пожала плечами.
— Возможно, он уже рассматривает Акру как свою собственность, — предположила она. — Ведь город присягает Иерусалиму, а маркиз определенно рассчитывает забрать корону у Ги.
— Если только Ричард поможет ему в этом, — резко сказала Беренгария.
Иден усмехнулась.
— Конрад первым въехал в городские ворота. Будем надеяться, что это не дурной знак.
Королева ударила пятками лошадь, и они углубились в городские улицы. Ближе к центру разрушения были не так заметны, а некоторые дома уже восстанавливались в своем первоначальном виде отрядами солдат, превратившихся в каменщиков. Их товарищи вовсю трудились на стенах и на тридцати высоких башнях. Большинство домов были двух-трехэтажными и давали прохладную благословенную тень для продвигавшихся по улицам всадниц. Никаких признаков обитания не наблюдалось, так что трудно было предположить, сколько людей все еще скрывается за запертыми и забаррикадированными дверьми.
Беренгарии захотелось посмотреть гавань. Отыскать дорогу туда было совсем не сложно по отвратительному зловонию, которое доносил малейший порыв ветра, а оставаться на загаженном берегу перед Башней Мух, теперь полностью оправдывающей свое название, возможно было лишь несколько минут. Берег являлся единственным выходом для городского водостока и местом для отбросов. Сюда же сливали отходы от скотобоен и сыромятен, находившихся неподалеку. После осады даже луженый желудок кладбищенского пса не выдержал бы здешних видов и ароматов. Они не замедлили перевести взоры на гавань, где купеческие флаги с изображениями святых Марка, Лаврентия и Петра сейчас перемешивались с лилиями и крестами — итальянский флот Конрада ожидал погрузки. С косынкой у носа, королева отвернулась, но, как заметила Иден, не слишком поспешно.
— Фу! Это невозможно выдержать! Отправимся лучше на рынок в итальянском квартале — говорят, он так напоминает Венецию.
Натянуто улыбнувшись, один из копейщиков маркиза пальцем указал им направление в ту часть города, где обитали его соплеменники.
— Il Fondaco? Par — la! Belle, belle, Signore![9]
Толпа тут значительно поредела. Большинство христианских солдат устремились на вновь открывшиеся постоялые дворы, содержатели которых, учитывая потребности разгоряченных вином клиентов, давали возможность начать поправляться костлявым городским и лагерным проституткам. Более предприимчивые направлялись в публичные бани. Кто-то пустил слух, что чистота помогает предотвратить болезни. Дома становились выше и роскошнее, почти смыкались друг с другом над головами проезжающих по узкой пыльной улице.
За очередным углом послышались отчаянные крики. Не желая поворачивать обратно к вонючему порту, Беренгария велела сопровождавшим выяснить причину шума и последовала за ними вместе с Иден. Крики повторились. Озабоченно прищелкнув языком, королева завернула за угол.
Юная сирийская девушка, не старше тринадцати-четырнадцати лет, была распластана перед разбитой дверью, руки и ноги ее прижимали к земле ухмылявшиеся солдаты. Между ее смуглыми ляжками расположился сержант со спущенными до колен штанами, выполнявший свою отвратительную работу. Девочка не могла двинуться и уже не способна была кричать. Ее безумный взгляд был направлен в равнодушное небо, затравленное выражение сухих глаз говорило больше, чем любой крик боли. Маленькая, жалкая лужица крови пропитала белую джеллабу под мерно раскачивающимися ягодицами сержанта. Позади, у стены дома, удерживаемый тремя солдатами, стоял ее престарелый отец, громко кричавший и не имевший сил помочь. На нем была черная шапочка еврейского купца, кровь сочилась из глубокой раны в боку.
