Пейдж Брэнтли - Пробуждение сердца
– Я искал тебя сегодня и нигде не мог найти, – сказал он шепотом, поднося ее руку к губам.
Почувствовав его прикосновение, Санча вся напряглась, метнула на него ледяной взгляд и отдернула руку. Она не могла смотреть на мужа и не вспоминать отрубленную голову Ричарда, его золотистые волосы в сгустках запекшейся крови и скорбящую маленькую мадам Изабеллу.
Санча оставила мужчин продолжать беседу, а сама поднялась в спальню. Алиса поднялась за ней, чтобы помочь раздеться.
– Ничего не случилось, все хорошо! – ответила Санга на обеспокоенный вопрос служанки.
– Я же вижу! – не отступала Алиса. – Вон глаза какие красные, словно вы месяц просидели у дымного очага. – Она быстро сложила платье лимонного цвета и, припомнив, в каком настроении была госпожа накануне, осторожно предположила: – Может быть, господин сказал что-нибудь неприятное?
– Нет, Алиса, все хорошо, – повторила Санча и протянула служанке гребень. – Расчеши мне волосы, а то я не могу – очень спутались.
Алиса, которой так и не удалось узнать, что мучает госпожу, распустила ее дивные вьющиеся волосы, которые упали на спину тяжелой волной. Медленно и бережно Алиса принялась расчесывать волнистые пряди, блестевшие в свете свечей.
Санча любила, когда ей расчесывают волосы. Блаженствуя, она попросила Алису:
– Расскажи что-нибудь о малыше.
Такая у них была теперь игра, ибо Санча с не меньшим нетерпением, чем Алиса, ждала рождения ребенка, и обе выдумывали, кто родится, мальчик или девочка, представляли, каким красивым и замечательным вырастет он или она, и даже в кого влюбится, когда повзрослеет.
Наконец в спальне появился Хью. Он был в приподнятом настроении, в немалой степени благодаря вину, и, раздеваясь, принялся рассказывать, что ему удалось узнать от купцов. Некоторые из них принадлежали к гильдии торговцев шерстью и возвращались домой в Уоркворт после годичной отлучки.
– В Уоркворте есть гавань, так что они там занимаются морской торговлей, – рассказывал Хью, стаскивая рубаху и садясь на кровать, чтобы снять башмаки. – Ты увидишь, это не то что Гексхэм. Уоркворт больше похож на Лондон. Каких там только нет товаров, некоторые даже из восточных стран!
Он поглядывал на Санчу, сидящую на кожаной скамеечке перед маленьким столиком, на котором стояло ее зеркало из полированного серебра. Ее погруженный в себя взгляд тревожил его весь вечер, и теперь, глядя, как она сосредоточенно вертит в пальцах гребень, Хью решил, что она все еще дуется на него из-за вчерашнего. Санча встала и босиком подошла к окну, распахнула ставни и высунулась наружу, вглядываясь в теплую ночь.
Он подошел, взял ее за плечи и спросил:
– Что ты там видишь? – Не дожидаясь ответа, отвел ее волосы и принялся целовать в шею, шепча: – Я хочу тебя.
– Я устала сегодня, – вздохнула она и попыталась увернуться от объятий. Но он крепко держал ее за талию.
– Ты уже достаточно помучила меня, может быть, хватит? – спросил Хью, щекотно и тепло касаясь губами ее уха; ладони его скользнули выше, к груди.
– Я устала, – повторила Санча, раздраженная тем, что он не хочет оставить ее в покое. Она выразительно оглянулась через плечо. – Неужели не понимаешь? – Он продолжал настаивать, и тогда она, нахмурив брови, попыталась оторвать его ладони от груди. Это ей не удалось, как не удалось помешать ласковым поглаживаниям его пальцев, от которых соски ее напряглись и затвердели, выпирая сквозь шелк рубашки.
– Чем я провинился, что ты так бессердечна? – говорил он низким обольстительным голосом, а рука его меж тем гладила сквозь шелк ее бедра.
Дрожь желания пронзила ее. «Нет», – подумала она, борясь с собственной страстью.
– Не хочу, – сказала она ему.
Он ласково засмеялся.
– Лгунишка, меня не обманешь, я же чувствую.
Внезапно она дернулась, сделав попытку вырваться, упрямая и разгневанная. Ей удалось повернуться лицом к нему, но разорвать объятий она не смогла.
– На что тебе жаловаться? – насмешливо бормотал он, все крепче прижимая ее к себе.
Санча хотела что-то сказать, возразить, заставить его прекратить… сейчас же… Но он зажал ей губы поцелуем, от которого у нее занялось дыхание. Весь вечер она мечтала о руках, которые обнимут ее, приласкают, заставят забыть о том давнем кошмаре. И теперь она не могла устоять перед его поцелуями, бархатным голосом и руками, которые так хорошо знали, как доставить ей наслаждение. Потом она, возможно, будет сожалеть о своей слабости, но в этот миг все в мире перестало для нее существовать.
Потом они лежали, ослепленные вспышкой неистовой страсти, еще переживающие миг нестерпимого блаженства. Он прижимал ее к себе, не желая отпустить даже на секунду.
– Знаешь, на земле нет никого прекрасней тебя, – сказал Хью, и она почувствовала на лице его теплое дыхание. – И ты моя.
Он уже давно уснул, а Санча, слушая его глубокое спокойное дыхание, лежала, глядя в темноту и думая о бедном гордом Ричарде и его несчастной маленькой Мадам. О маленькой Изабелле, которая так много страдала и которую не щадили даже сейчас. Ей будут лгать, внушать напрасные надежды, говорить, что Ричард жив, используют ее до конца, до последней капли крови. Все англичане – звери, бешеные псы, и тот, кто лежит рядом с нею, ничем не лучше остальных. «Чего бы мне это ни стоило, – поклялась себе Санча, – я должна предупредить мадам Изабеллу».
19
С утра лил дождь; теплые струи шуршали за окном; на улице было серо, туманно, сыро. Дождь не позволял выйти из дому, и Санча с Алисой и еще несколькими женщинами сидели в гостиной за вышиванием.
Алиса искоса поглядывала на госпожу, непривычно тихую и сосредоточенную. Казалось, ее что-то гнетет, не дает покоя. Однако, когда Алиса вновь попыталась выяснить, что происходит с Санчей, та уклонилась от ответа и быстро сменила тему разговора.
Ближе к полудню прибыли Антонио с монахом, что сопровождал его в первый приезд. Один из молодых конюхов еще издали разглядел в тумане их мулов, приближавшихся, расплескивая грязь на размокшей дороге. Отец Антонио привез с собой несколько бумаг, которые Хью должен был срочно подписать. Все они касались финансовых дел аббатства. Но самое главное, что привез отец Антонио, – это разрешение отложить, в силу особых обстоятельств, посвящение Хью в духовный сан. Дело, помимо прочего, было в молодости Хью, которому не исполнилось еще двадцати пяти лет, по достижении которых только и происходило посвящение. Такое отступление от церковных правил стоило немало: трети всех доходов поместья, которые Хью должен был уплатить епископу.
Выглянув в окно гостиной, Санча увидела, как муж и священник скрылись за дверью ризницы. «Теперь, – говорила она себе, – все ясно, все встает на место: и наезды священника, и письмо Хью». Она полагала, что истинной целью визитов отца Антонио было забирать эти проклятые донесения и отвозить их на юг, узурпатору Генри Болинброку. Какой же наивной она была, думала Санча, какой слепой, что не видела этого раньше!
