Ли Бристол - Когда не нужны слова
— Как тебе объяснить? — пробормотал он. — Когда я приехал в Америку, я увидел совершенно дикую страну, населенную настоящими варварами. Все там вызывало у меня отвращение, но больше всего возмущало то, что люди не умеют вести себя за столом. — Он взглянул на нее и, заметив недоумение в ее взгляде, усмехнулся. — Потом я жил и работал с этими людьми, а иногда вместе с ними боролся за жизнь. Я одевался в одежду, сшитую из шкур животных, которых убил собственными руками, а есть с тарелки иногда было слишком большой роскошью, и я не обращал внимания, если приходилось обходиться без ножа и вилки. Тогда я начал понимать, что для того, чтобы покорить дикую страну или даже просто выжить в ней, надо самому быть дикарем. — Он задумался, на него нахлынули воспоминания. Потом он вернулся к действительности и снова занялся костром. — Я думаю, что жизнь, которую я прожил, слишком отдалила меня от благ цивилизованного мира, чтобы меня беспокоили повеления губернаторов или законодателей. Они меня не пугают, и я не считаю преступлением то, что ты сделала.
— В таком случае почему ты согласился выследить Джека Корригана?
— Потому что, дорогая моя, — сказал он, сооружая под хворостом гнездышко из сосновой хвои и сухих веточек, — англичане ждут, когда появится возможность строить здесь кирпичные дома, сажать сады, разводить чистокровных лошадей и собираться поужинать в таких элегантных заведениях, как твоя «Кулаба», и мы не можем позволить банде дикарей и преступников стоять на пути прогресса. Цивилизация стучится в дверь, она готова распространиться за пределы этих гор, а я, как ни странно, по-видимому, неплохо умею прокладывать дорогу цивилизованному миру. — Когда костер занялся, он отряхнул руки и поднялся на ноги. — Поэтому я и взялся за это. — Он взглянул на нее с улыбкой. — Кстати, одно к другому едва ли имеет отношение, не так ли? Ты помогла вырваться на свободу всего одной беспомощной супружеской паре — ведь не самому же Джеку Корригану? Это совсем другое дело, — сказал он и отправился за водой к ручью.
Они поужинали холодной бараниной с хлебом и заварили крепкий чай. Мадди видела, что Эш прилагает все усилия, чтобы отвлечь ее от тревожных мыслей, и старалась подыграть ему. Но ей было не по себе. Не могла она сказать ему, что не подстерегающие их опасности ее беспокоят и даже не собственная судьба, а то, что она вынуждена лгать ему.
После того как они поели, Эш бросил в костер охапку зеленых веток, чтобы дым отогнал насекомых. Из дорожной сумы Эш достал бумагу и угольный карандаш. Прислонившись спиной к стволу дерева и нахмурив лоб от усердия, он принялся делать набросок. Мадди тем временем разложила в нескольких шагах постель, пристроив на место защитную сетку от москитов. Время от времени она с любопытством поглядывала на него и наконец, не выдержав, спросила:
— Что ты делаешь?
— Пустяки, ничего интересного, — ответил он, пожав плечами. — У меня привычка наносить на карту каждое место, в котором я появляюсь, в надежде, что когда-нибудь мне удастся изобразить что-нибудь достаточно разборчивое. А это придется скопировать кому-нибудь, кто умеет провести прямую линию. Я так и не научился делать это левой рукой.
— У тебя вполне удобочитаемый почерк, — улыбнулась Мадди, вспомнив записки, которые он ей присылал.
Он скорчил гримасу.
— Ты мне льстишь, дорогая. Он почти не поддается прочтению, и, насколько я помню, почерк у меня всегда был плохой. Однако для составления карт требуется несколько большая точность.
Она хотела подойти к нему, но он неожиданно поднял голову и тихо произнес:
— Смотри!
Мадди быстро повернулась в направлении его взгляда, и тревога сменилась удивлением, когда она увидела то, на что он указывал. По периметру их стоянки шествовало странное существо — некая помесь утки и крупной крысы с волосатым телом, длинным плоским клювом и перепончатыми лапами. Мадди никогда еще не видывала ничего похожего и не поверила бы, если бы кто-нибудь описал ей нечто подобное. Вид существа вызывал отвращение и одновременно завораживал.
Животное остановилось и замерло, как будто ошеломленное их присутствием, оценивая возможную опасность. Потом, очевидно, решив, что они не опасны, диковинное создание неторопливо, вперевалочку продолжило свой путь к ручью.
Мадди, задержавшая дыхание, с облегчением выдохнула воздух.
— Что это было?
— Невероятно, — пробормотал Эш. Его глаза возбужденно блестели. Он инстинктивно переложил угольный карандаш в правую руку и перевернул страницу альбома. — Это утконос. Что за удивительный континент! Здесь покрытые шерстью животные откладывают яйца, птицы бегают, вместо того чтобы летать, деревья сбрасывают кору, а не листья, а семена некоторых плодов располагаются снаружи.
Пока он говорил, его рука быстро наносила штрихи на бумагу, и Мадди, заметив это, затаила дыхание. Однако не успел рисунок обрести форму, как рука Эштона начала дрожать и угольный карандаш выпал из пальцев.
Мадди закусила губу, увидев, как блеск в его глазах исчез и они потускнели. Взглянув на упавший на землю карандаш, он тихо произнес:
— Проклятие. Иногда, знаешь ли, я забываюсь, и мне кажется, что с моими руками все в порядке. Но пальцы быстро напоминают, что это не так. Они всегда помнят. — Он с горечью стиснул губы, но тут же продолжил: — Боже мой! Вокруг столько удивительного! Оно так и просится на бумагу, а я могу лишь смотреть! — Он взглянул на Мадди, заставил себя улыбнуться и добавил: — Возможно, именно поэтому я чувствую себя как дома в этой несуразной стране, где все — от птиц и животных до растений и деревьев — похоже на ошибку природы, которую она забыла исправить, так и оставив причудливым, уродливым, ни на что не похожим, как я.
Мадди подошла к нему.
— Ты не такой, — заявила она, сама удивляясь своему сердитому тону.
Он с горечью продолжил:
— Художник, который не может рисовать, исследователь, не умеющий начертить карту, — нет, я, конечно, не уродец. Я просто уникален — таких больше нет!
Мадди уселась рядом и робко попыталась развеять его плохое настроение.
— Значит, ты носишь длинные волосы затем, чтобы быть уникальным?
— А-а, значит, ты заметила? — Напряжение постепенно оставляло его, и улыбка стала более естественной. — Если тебе не нравится, я с удовольствием остригу их.
— Надеюсь, ты этого не сделаешь, — не раздумывая сказала Мадди. — Мне нравится так, как есть.
В глазах его блеснули веселые искорки, он улыбнулся:
— Значит, ты не станешь Далилой для этого Самсона?
— Что? — переспросила она.
— Так, ничего. — Улыбка на его лице угасла. — Просто вспомнилось то, что мне однажды сказали. — Он отвел взгляд, потом снова взглянул на нее и спокойно спросил: — Мадди, можно задать тебе один серьезный вопрос — и больше я обещаю не возвращаться к этой теме?
