Александра Девиль - Письмо Софьи
Наутро она стыдилась поднимать глаза: ей казалось, что все знают о прошедшей ночи. Но на самом деле никто ни о чем не догадывался: Призванов проявил достаточную осторожность, его спутники, измученные дорогой, спали крепко, а хозяин и слуги ночью не приближались к гостевым комнатам. Удостоверившись наконец, что тайна ее греха не раскрыта, Софья немного успокоилась, хотя по-прежнему старалась держаться подальше от Призванова.
Хлопоты дня, заполненного лечением ослабевших путешественников, особенно Луговского, ремонтом саней, уходом за лошадьми и починкой одежды, отвлекали и временных, и постоянных обитателей усадьбы от лишних разговоров, что вполне устраивало смущенную девушку.
Вечером она, как и заявляла Призванову, заперла дверь своей спальни и не откликнулась на его осторожный стук. Однако прошел еще день, и на третью ночь Софья – то ли по рассеянности, то ли из бессознательного любопытства – забыла запереть свою дверь. Когда вошел Даниил, она лежала с открытыми глазами и сильно бьющимся сердцем, словно ждала чего-то бурного, опасного и необычайного.
И это случилось. Случилось именно то, чего добивался Призванов: она почувствовала себя женщиной, ощутила силу страсти, заглушившую и раскаяние, и возвышенные мысли о любви к Юрию.
Но раскаяние к ней вернулось, едва лишь завершился неистовый чувственный поединок. Софья глубоко вздохнула, выравнивая сбившееся дыхание, и тут же мысленно сказала сама себе: «Я снова сошла с ума!.. Ведь этот циничный человек не любит меня, а только развращает ради своей забавы. Все, что я делаю, – грех…»
И, словно в ответ на укоры ее совести, рядом прозвучал завораживающе бархатный голос Призванова:
– Не надо, моя прелесть, ни в чем каяться. Весь твой грех я возьму на себя и постараюсь исправить… если смогу.
– Нет, вы ничего не сможете исправить… – прошептала она, испытывая внутреннюю опустошенность. – Уходите, мне опасно находиться рядом с вами. Я начинаю себя ненавидеть. Я хочу поскорее расстаться с вами и все забыть.
Он оперся на локоть и, заглядывая сверху в ее глаза, покачал головой:
– Нет, ты всегда будешь меня помнить. Даже в объятиях своего разлюбезного Юрия не сможешь забыть. Теперь-то я в этом уверен.
Перед уходом он поцеловал девушку так страстно и крепко, что у нее на глазах выступили слезы.
Оставшись одна, Софья долго успокаивала себя молитвой, пока наконец не уснула. Все ее надежды были теперь на скорый отъезд из имения, в котором так некстати подстерег девушку роковой соблазн.
На другой день, к ее облегчению, Луговской объявил, что чувствует себя достаточно здоровым для дальнейшей поездки и не хочет дольше задерживаться в имении. Как раз в это время погода немного потеплела, и путники решили, что надо поскорее отправляться в Вильно, пока морозы не усилились.
Глава тринадцатая
После двух ночлегов в маленьких разоренных местечках, где путешественники могли только вздыхать об удобствах, которые имели в усадьбе Ельского, отряд наконец приблизился к Вильно.
Мороз, ослабевший в три предыдущих дня, вновь усилился, и холмы вокруг городских предместий совсем обледенели, что делало небезопасным передвижение по окрестным дорогам. Но гораздо страшнее было другое: сани то и дело натыкались на замерзшие трупы людей и лошадей. Все места, где французы ночевали, были обозначены грудами непогребенных тел. А самое леденящее зрелище началось примерно за версту от города. Отряд выехал на дорогу, по обеим сторонам которой возвышались две толстые стены из замерзших трупов. Это было похоже на какую-то отвратительную адскую улицу, ужасавшую своим видом даже самых ожесточенных в боях воинов. Софья невольно прикрыла глаза рукой и втянула голову в плечи; солдаты то и дело крестились, а кто-то из офицеров сказал:
– Вот вам и хваленый военный гений! Бросил несчастных околевать, а сам бежал в Париж набирать новую армию взамен уничтоженной. Говорят, еще и шутить изволил при переправе через Березину: дескать, «от великого до смешного – только один шаг, и пусть судит потомство».
– Да, уж потомство рассудит, – вздохнул Луговской. – Человеческой памяти свойственно забывать плохое, а помнить лишь о великих делах, пусть даже самых кровавых. Вот только никто уже не вернет домой и не похоронит этих несчастных, которыми устланы все дороги…
Сани тряхнуло на ухабе, Софья невольно открыла глаза, но тут же снова зажмурила их, не в силах вынести кошмарного зрелища смерти.
– Крепитесь, – раздался над ней голос Призванова, следовавшего за санями верхом. – Скоро вашим испытаниям конец. В городе все будет по-другому. Неприятель уже оттеснен за границу, в Вильно сейчас полно русских офицеров, да и окрестное население оживилось. Надеюсь, что Жеромские тоже вернулись в свой городской дом.
Софья ничего не ответила, беззвучно шепча молитву. Она не очень-то надеялась, что в городе обстановка окажется намного жизнерадостнее, чем в окрестностях, но вскоре убедилась, что Призванов был прав.
Едва путники въехали в Вильно, как их поразило царившее в городе оживление, особенно на красивой центральной площади и главных улицах, где было много больших каменных домов. Тут и там мелькали мундиры русских офицеров и польских гвардейцев, меха и модные шляпки местных красавиц, слышались крики торговцев всех мастей, песни уличных музыкантов, звучал смех и разноязыкий говор, отворялись двери трактиров и игорных домов, вина лились рекой.
Невольно заражаясь кипевшей в городе жизнью, особенно яркой после гнетущих дорожных картин, Софья с радостным удивлением огляделась вокруг и спросила, ни к кому не обращаясь:
– Как такое возможно, чтобы жизнь и смерть были совсем рядом?
– Ничего странного, – пояснил Призванов, – ведь неприятельской армии больше нет, и наши офицеры не очень торопятся покидать Вильно, им хочется после всех мучений войны немного отдохнуть и повеселиться, а иные также лечатся здесь от ран и болезней. Ну а где много офицеров, готовых сыпать деньгами, там тут же найдутся люди, готовые их за эти деньги развлекать, лечить, поить, любезничать с ними.
Софья с замиранием сердца подумала, что среди всех этих многочисленных офицеров может быть Юрий Горецкий. Она хотела и боялась встречи с ним. Возможно, за время войны, находясь близко от смерти, молодой человек понял всю несправедливость своих предрассудков и теперь сможет простить бывшую невесту. Но, увы, ведь и сама Софья уже стала в чем-то другой. Это раньше она была невинной жертвой интриги, теперь же чувствовала себя грешницей и боялась, что Юрий обо всем догадается по ее глазам…
Позаботившись определить членов своего отряда на квартиры, Призванов вместе с Софьей направился к дому Жеромских.