Жюльетта Бенцони - Узник в маске
Co временем Сильви согласилась с правотой крестного и стала держать на расстоянии не в меру резвую маркизу, дважды посетив в ее обществе больницу. Тем не менее она не могла не признавать изящество и щедрость, с которыми молодая женщина помогала страждущим. Делалось это так картинно, что наверняка было лишь способом понравиться герцогине.
— Надеюсь, — сказала Жаннета в заключение, — она в конце концов поймет, что вы ею брезгуете. Я со своей стороны буду этому всячески способствовать.
Сильви улыбнулась и молча поднялась к себе. Она решила написать письмо крестной матери Мари, милой Отфор (к ее немецкой фамилии «Шомберг» она так и не привыкла), изложив происшедшее. Время оказалось не властно над дружбой двух женщин, Сильви по-прежнему доверяла ей, другой Марии, свои тревоги и старалась следовать ее советам.
Через час конный курьер выехал в Нантей, а госпожа де Фонсом вернулась в Лувр, к Марии-Терезии, чье поведение в эти критические часы вызывало у нее умиление, королева посвящала королеве-матери все свое время, свободное от молитв. Чувствовалось, что она старается окружить несчастную больную истинной нежностью и провести с ней каждую отпущенную господом минуту.
9. БЕСЧЕСТЬЕ
Первое письмо Персеваля, которого Сильви ждала с огромным нетерпением, пришло не скоро. Сильви уже беспокоилась, не стряслось ли с крестным какое-то несчастье. Однако содержание письма успокоило ее и объяснило причину задержки, Персеваль не хотел писать до тех пор, пока не выведает, где находится беглянка.
Сначала он надеялся, что, желая получше замести следы, Мари все же переоделась в простую одежду и села в лионский дилижанс, чтобы сменить его после на дилижанс до Марселя, Экса и так далее, но эта надежда испарилась, когда Персеваль догнал дилижанс на второй по счету станции. На всем пути он справлялся о молодой даме, путешествующей в карете, даже по реке, так как полагал, что Мари, зная о неминуемой встрече с Бофором в Тулоне, не будет слишком торопиться. Где ему было догадаться, что впереди него скачет с десятичасовой форой молодая смелая всадница…
— До чего же глупы эти мужчины! — всплеснула руками госпожа де Шомбер, которая приехала к подруге на улицу Кенкампуа, когда та получила первое письмо. — Им ни за что не придет в голову, что девушка, мечтающая о славе и подвигах, как моя крестница, начитавшаяся рыцарских романов, станет вести себя по примеру любимых героинь! К тому же крестница отличается недюжинным умом. О чем еще он пишет? Наверняка в этом длинном письме можно найти много занимательного!
Она не ошиблась. Взять хотя бы изложение невзгод путешественника, у его почтовой кареты — нового и еще несовершенного средства передвижения — сломалась ось в глубокой рытвине в окрестностях Макона, вследствие чего бедняге пришлось пересесть в более тихоходный, зато надежный транспорт. О том, чтобы продолжить путь верхом, не могло быть речи из-за почечной колики, начавшейся из-за поломки экипажа. Мари уже два-три дня находилась в Тулоне, а мучающийся болями Персеваль только приближался к городу. Девушка не теряла времени, о чем Персеваль, поспешивший в Арсенал, откуда Бофор не выходил, узнал незамедлительно. Бофора уже сутки трясло от негодования, и он оказал Персевалю де Рагнелю соответствующий прием.
— Теперь еще и вы? Вы что, назначили здесь семейную сходку? — загрохотал он. — Полагаю, за вами следует сама госпожа де Фонсом?
Однако Персеваль был не из робкого десятка, его нельзя смутить криком, тем более что крикуна он знал еще малым дитятею.
— Госпожа де Фонсом осталась в Париже, хотя, конечно, пребывает в сильном волнении. Она передала мне письмо, которое…
— Давайте!
Посланник без лишних слов исполнил приказание и стал с любопытством следить, как меняется выражение лица герцога под влиянием чувств, вызываемых чтением. Гнев сменился улыбкой, улыбка — грустью, грусть снова была потеснена гневом.
— Благословение… Она передала с вами свое благословение! — Он взволнованно скомкал письмо. — Она тоже хочет, чтобы я женился на этой сумасшедшей! А ведь она знает, как я люблю ее, Сильви!
— У вас нет никакого права сомневаться в ее любви. Однако она — мать, готовая ради счастья дочери на любые жертвы…
— Я еще не готов, хотя придется…
— Так вы собираетесь… жениться на Мари? — пробормотал Рагнель, пораженный быстротой, с которой девушка добилась своего.
— Экий вы быстрый! Просто мне пришлось дать ей слово дворянина. Вы не представляете, какую сцену мне пришлось пережить вчера прямо здесь…
Накануне вечером, вернувшись с верфей, где он наблюдал за постройкой нового судна и ремонтом шести старых, Бофор был вынужден принять посетителя, доложившего о себе как о «шевалье де Фонсоме». Для того, чтобы пробиться к адмиралу, посетителю пришлось назвать свое имя многочисленным караулам, сторожившим старый арсенал, возведенный Генрихом IV, благодаря которым Фонсом чувствовал себя здесь, как у себя дома. Обнаружив, что «шевалье» — это Мари, переодевшаяся мужчиной герцог был немало удивлен. Но еще больше его удивил излучаемый ею радостный свет.
«Я приехала, чтобы еще раз признаться вам в любви! — заявила она прямо с порога. Еще не оправившись от изумления, он запротестовал, сперва слабо, но она перебила его: — Здесь не место для споров и уверток. Предупреждаю сразу, я полна решимости стать вашей женой».
— Я хотел было, — продолжил свой рассказ Фрасуа, — обратить это неслыханное заявление в шутку, но было не до шуток. Ее личико было настолько серьезно, что это не могло не произвести на меня впечатления. Выхватив из-за пояса кинжал, она приставила острие себе к горлу молвила, что, если я не дам обещание взять ее в жены, с покончит с собой у меня на глазах. Мы были с ней одни, так как она потребовала «встречи без свидетелей ввиду важности дела»… Помощи ждать неоткуда. Меня покинула охота смеяться, так как в ее глазах я читал решимость полнить обещание. «В вашем распоряжении всего десять секунд, — поторопила она меня. — Поклянитесь, не то…
Для пущей убедительности она кольнула себя кинжалом я увидел капельку крови. Поняв, что она готова идти конца, я лишился рассудка. Она уже начала отсчет: «I два, три, четыре, пять, шесть…» На счет «семь» я сдался и поклялся на ней жениться… Чертовка улыбнулась, убрав кинжал в ножны и сказала, что с самого начала во мне не сомневалась и что мне не придется сожалеть о своем обещании, потому что она сделает все возможное и невозможное, чтобы дать мне счастье. «Перво-наперво я рожу вам детей, чего не сумела сделать моя матушка»…
— Это было уже слишком. Давая клятву, я думал о Сильви, которая возненавидела бы меня на всю жизнь если бы ее дочь из-за меня наложила на себя руки. Я сказал что свадьба — дело будущего, что о ней не может речи перед военной кампанией, в которой мне предстоит сражаться с берберским беем Хассаном — перебежчиком португальцем, адмиралом Алжира. Это будет таким затяжным делом, что она может спокойно возвращаться в Париж. Она отказалась, настаивая, что вернется только замужней и что ее не смутит, если для достижения этой прекрасной цели ей придется задержаться здесь на год, а то и на два. Я в ответ напомнил ей, что для брака требуются еще разрешения короля и ее родителей, то есть матери и брата, являющегося теперь главой семьи. На это она лишь улыбнулась — ведь она отлично знает, что Филипп будет счастлив, если я стану его зятем! Ждать его разрешения пришлось бы недолго, скоро он возвратится из Сен-Мандрие, куда я отправил его для инспекции фортификаций. Вот как обстоит дело на эту минуту, милейший Рагнель. Согласитесь, что я угодил в капкан, как последний кролик. Надо же было оказаться таким простаком!
