Жюльетта Бенцони - Узник в маске
— Ее вызвали ранним утром в Пале-Рояль. Мадам не может без нее обходиться. Она просила передать тебе самые нежные напутствия и обещала писать…
Сильви была удивлена собственным складным враньем. Филипп захохотал, пораженный тем, как мало значения придают принцы семейным узам. Бофор и вовсе не придал случившемуся значения, ему хотелось побыстрее попасть в Прованс, одна из областей которого, Мартиг, принадлежала ему до сих пор, находясь под управлением его брата Меркера. Но больше всего он соскучился по кораблям, которые собирался любить, холить, драить и наряжать, прежде чем устремиться на них навстречу берберам, и по морю, хоть по нему и не ходили длинные зеленые волны, как по настоящему океану…
Поспешный отъезд не позволил затянуть прощание, хотя губы Франсуа и задержались на руке Сильви, а взгляд его был исполнен такой нежности, что у нее затрепетало сердце. Любовь, о которой она мечтала с детства, теперь вызывала у нее страх, ведь она грозила изменить жизнь существа, которое навсегда останется для нее маленькой девочкой…
Спустя час Персеваль уже катил в направлении Вильнев-Сен-Жорж в почтовой карете, быстро влекомой четверкой лошадей и обеспечивающей путешественнику желанную анонимность. Именно по последней причине он отказался от кареты Фонсомов с гербом на дверце, хорошо знакомым Мари. Он вез с собой записку Мари и письмо Сильви, в котором она умоляла Бофора не обрекать Мари во имя его любви к Сильви на отчаяние и, если иного не будет дано, просить у Филиппа руки его сестры.
«Я буду вас благословлять, если с помощью такого дорогого мне человека, как вы, ко мне вернется нежность моей дочери. Она уже давно ревнует меня к вам; боюсь даже, что она стала меня ненавидеть…» — писала Сильви, надеясь, что Франсуа ее поймет.
Доверив Персевалю свою судьбу и судьбу дочери, она решила увидеться с той, кто, будучи вместе с Мари фрейлиной Мадам, издавна звалась ее сердечной подругой, — с юной Тоней-Шарант, в замужестве маркизой де Монтеспан. Двумя годами раньше та вышла замуж за Луи-Армана де Пардайана де Гондрена, маркиза де Монтеспана и де Антена, сына королевского губернатора в Бигоре, с которым ее связывало сильное обоюдное чувство. При дворе брак такого сорта был редкостью, ведь ни король, ни королева, ни Мадам, ни Месье не подписывали брачного контракта, хотя должны были бы, коль скоро речь шла о герцогской дочери. Король не имел ничего против герцога де Мортемара, отца девушки, представителя чрезвычайно знатного рода, зато косо смотрел на Пардайанов — не менее знатный род, в котором тоже фигурировал свой герцог, провинившийся, однако, участием во Фронде, не говоря уж о монсеньере де Гондрене, архиепископе Санском и примате Гольском, который вообще слыл сторонником янсенистов.
Итак, брак этот был заключен едва ли не вопреки желанию их величеств; к тому же молодая маркиза умудрилась поссориться с Мадам примерно тогда, когда третья из подруг, Аврора де Монтале, отправилась в изгнание. Атенаис принадлежала, впрочем, к слишком хорошему дому, чтобы совершенно отодвинуть ее на обочину, поэтому теперь входила в число придворных дам Марии-Терезии, высоко ценившей ее жизнерадостность и задор, а также набожность. Это не очень-то помогало прелестной молодой женщине держаться на плаву. Несмотря на многообещающие матримониальные соглашения, супружеская пара испытывала денежные трудности и уже привыкала к мысли о необходимости вот-вот ограничить свои расходы. Молодой маркиз был в долгах, как в шелках, к тому же и он, и его жена были привержены роскоши. Неудивительно, что жили они взаймы.
Вот уже несколько дней госпожа де Монтеспан не показывалась в Лувре. Не так давно она вторично забеременела и теперь мучилась тошнотой и головокружением. Недомогания эти не должны были затянуться ввиду ее крепкого здоровья, однако они временно делали нежелательным ее присутствие рядом с королевой, еще не до конца оправившейся после последних родов. По этой причине госпожа де Фонсом не сомневалась, что застанет маркизу дома, и велела везти ее в Сен-Жерменское предместье, в старый дом на улице Таран, где Монтеспаны занимали просторные, но не слишком удобные апартаменты.
Она застала прекрасную Атенаис закутанной в меха, в кресле, придвинутом к камину, посреди просторной гостиной, где новая обивка стен и кое-какая изящная мебель безуспешно маскировали начинающееся запустение. Бледность этой женщины не портила ее красоту, поражавшую Сильви всякий раз, когда ей доводилось с ней сталкиваться, ведь это была одна из ярчайших красавиц эпохи.
Впоследствии улица Таран была поглощена бульваром Сен-Жермен; дом, в котором
проживали Монтеспаны, находился примерно там, где теперь расположено известное кафе «Липп».
Маркиза встретила гостью радушной улыбкой и хотела подняться, чтобы ее поприветствовать, но Сильви попросила ее не беспокоиться:
— Главное сейчас — ваше здоровье. Предлагаю пренебречь на сегодня правилами хорошего тона.
— Меня смущает ваша доброта, госпожа герцогиня. К тому же я вас ждала. Насколько я понимаю. Мари исчезла?
— Я догадывалась, что вы об этом прослышите. Кажется, вы — единственная ее подруга?
— Не знаю, единственная ли, но искренне ее люблю и желаю ей счастья. Потому и помогла ей покинуть Париж.
Сильви сделалось нехорошо.
— Вы помогли ей и не стесняетесь говорить об этом мне, ее матери?
Прекрасные синие глаза гордо сверкнули.
— Зачем же мне опускаться до грубой лжи? Моя честь не позволила бы мне такого бесстыдства. Мари твердо решила провести зимние месяцы с герцогом де Бофором, где бы он ни поселился на это время. Опасаясь, что он не появится в Париже, она все приготовила заранее.
— Что именно, позвольте узнать?
— Коня, приобретенного для нее мною, костюм кавалериста, шпагу, пистолеты, кое-какой багаж, необходимый для дальнего пути…
Ошеломленная Сильви покорно внимала перечислению всего того, чем эта женщина снабдила ее дочь, собирая для столь безумного предприятия.
— Когда же все это к ней попало?
— Прошлой ночью. Днем она передала мне записку, в которой просила все приготовить на рассвете. Все, что мне оставалось, — это прислать за ней на улицу Кенкампуа в четыре часа утра свою карету с двумя лакеями, на которой она и приехала сюда, чтобы переодеться и ускакать верхом. Видели бы вы, как она была счастлива!
Атенаис удивилась бы, узнав, что госпожа де Фонсом способна представить себе состояние дочери. Но Сильви хорошо помнила себя в ее возрасте, а потому знала, в каком воодушевлении скачет ее дочь по заснеженным дорогам вдогонку за мечтой. Благодаря усердию Персеваля Мари научилась обращению с огнестрельным оружием, а в верховой езде перещеголяла бы многих мужчин. Сильви Представила себе, как дочь, прирожденная амазонка, несется по полям, опьяненная свободой и надеждой. Сама Сильви тоже не отказывалась от надежды, что ее крестный быстро настигнет Мари, станет за ней незаметно приглядывать, как пообещал, и не даст в обиду…
