Незримые тени - Дея Нира
Никогда! Никогда ему не стоит забывать, что скрывается за этой показной смиренностью. Вот сейчас она снова глядит на него с вызовом. Антоний со свистом втянул воздух в грудь. Хорошо, что гостей много и можно говорить по очереди со всеми.
Хотя все уже заметили, что между супругами вновь возникло напряжение и старались отвлечь внимание на себя.
Разговоры велись о собранных урожаях, лошадях, грядущих планах, о том, как можно провести остаток зимы. Граммофон продолжал играть то веселую, то грустную, то быструю, то медленную музыку.
София оживленно болтала обо всем на свете, переключаясь с одной темы на другую. Ее смех раздавался чаще, чем других, будто собиралась выиграть приз за самое веселое поведение среди присутствующих. Ее бокал то и дело наполнялся вином, которое она пила, словно воду. София давно бы уже опьянела, но то ли вино было довольно слабое, либо молодая женщина не была подвержена зелью Диониса, но только речь ее звучала четко и понятно.
Танцы продолжились и после десерта, когда вынесли торт, над которым колдовала Марина весь день, начиная с раннего утра.
– Ну же, потанцуем? – спросила София у Антония, касаясь его краем шелкового платья. – Напоследок? Все-таки мы еще женаты. В честь нашей новой жизни и перемен к лучшему. Дети обрадуются.
Он открыл рот, чтобы спокойно и вежливо отказать ей, но тут заметил, что Эрик внимательно смотрит на них с выражением наивного ожидания чуда.
– Папа, – спросил сын у него сегодня, когда они покинули дом Ханны. – Мы теперь будем жить у нее?
Антоний не решился ответить ему правду.
– Не обязательно. Тебе понравилась Ханна, ведь так?
Эрик нахмурился.
– У нее нет игрушек, и она пахнет совсем не так, как мама.
– Ну, – Антоний выдавил из себя короткий смешок. – Игрушек мы накупим, а маму ты будешь видеть так часто, как захочешь.
Мальчик насупился.
– Я хочу жить только с мамой, с братом и сестрой. Папа, а ты останешься с нами?
Антоний снова замялся. Лгать своему сыну было очень трудно, не то, что его матери. Поэтому сейчас, когда взгляд Эрика становился обличающим, он не мог этого вынести.
– Хорошо, – процедил он. – Один танец.
Он боялся смотреть ей в лицо, чтобы не попасть под удар до боли знакомого взгляда – пронзающего и одновременно обволакивающего, от которого немел и будто падал камнем на дно глубокой реки. Но глянув на нее чуть искоса, понял, что София смотрит куда-то поверх его плеча. При этом она вновь казалась задумчивой, почти мечтающей, словно ее мысли носились где-то очень далеко.
Внезапно для себя самого Антоний прервал молчание.
– Эрик переживает. Наш сын очень любит тебя.
Ее лицо прояснилось, но взгляд так и остался устремленным вдаль.
– И я люблю моего мальчика. Это чудесный ребенок.
От ее тела шел опаляющий жар, что пьянил его когда-то. Держать руку на ее талии было невыносимо. Безумная мысль пронеслась у него в голове: можно ли порвать этот шелк одним быстрым движением? Антоний представил, как голубой шелк падает вниз и горкой ложится на ее ступни в изящных туфельках.
Он должен немедленно пресечь это наваждение.
– Ханна тоже так считает, – вырвалось у него. – Она любит детей. У нее хороший дом и большое сердце.
Хрупкая ладонь, которую он сжимал, стала холодной, будто вся кровь разом схлынула куда-то из ее тела. На скулах Софии разгорелись алые пятна. Она разжала губы, чтобы что-то сказать, но не смогла. Глаза стали огромными и черными, как у кошки, замершей перед прыжком.
На секунду Антоний пришел в замешательство и даже испугался, что ее сейчас хватит удар.
– София, это неизбежно. Мы ведь условились. Прошу тебя…
Жена вся окаменела. Это длилось несколько секунд, показавшиеся вечностью, а потом она внезапно вся обмякла. Ее плечи затряслись мелкой дрожью, а рот искривился – София неожиданно разразилась смехом. Антоний оторопел.
– Мой супруг рассказал уморительную историю, – повернулась она, обращаясь к присутствующим, которым тоже не понравился резкий внезапный смех. – Извините, если это испугало вас. Я не сдержалась.
Она выглядела такой радостной, что Антонию вновь сделалось не по себе. На последней ноте их танец закончился. Им не терпелось разойтись в разные стороны, терзаясь присутствием друг друга.
«Ну, нет, – подумалось ему. – Я все же поступаю правильно. Время все поправит».
– А давайте-ка разделимся ненадолго, – как бы шутя произнесла Марина. – Мужчины найдут в соседней комнате сигары и бренди, а мы с вами, милые дамы, спокойно поговорим. Предлагаю выпить чаю.
Все вздохнули с некоторым облегчением. Чай и бренди показались всем замечательной идеей.
Перед тем как покинуть гостиную, Деметрий бросил взгляд на сестру. Вновь это выражение лица… Настороженное и задумчивое. Он увидел, что она поддается собственным терзаниям, и почувствовал всем свои существом невероятное напряжение, сковавшее ее тело.
Деметрий сожалел, что ей приходится проходить подобное испытание. И о чем он думал, когда согласился устроить совместный рождественский ужин! Ведь он должен заботиться о сестре. Впрочем, сразу попытался добавить «и о жене». Но в эту самую минуту Марина выглядела довольной и здоровой, а вот София …
Для чего эти муки?
Ему захотелось оборвать собеседника на полуслове, вытолкать всех вон и, самое главное, избавиться от виновника страданий любимой сестры. Если Антоний чувствовал себя немного неловко, то София сгорала в собственном маленьком аду.
Деметрий мог поклясться всем, чем угодно, что ощущал черную волну ее душевной тоски.
Кажется, он сильно побледнел, потому что кто-то спросил его о самочувствии. Этот вопрос задали участливо и искренне, поэтому Деметрий поблагодарил и успокоил короткой фразой про бессонницу и пациентов.
Ничего. Два глотка бренди, и он снова вернется туда. Ощущалась потребность встать рядом с сестрой, поделиться всеми своими качествами и силами, лишь бы она воспрянула духом. Как и прежде, когда понимал, что нужен ей, то забывал обо всем и всех. Поглядывая на часы, Деметрий даже почувствовал некое подобие досады.
Отчего минутная стрелка движется так неторопливо? Сейчас ей нужно ускорить свой бег.
Пусть этот ужин закончится… Пусть все разойдутся… Они едины… Они часть одного целого.
София…
Мысли вихрем пронеслись у него в голове. Сестра же устроилась на диванчике, рассеянно глядя на играющих детей. По лицу порой пробегала какая-то тень, отчего глаза приобретали странное, почти дикое выражение.
Беседа продолжилась, но текла уже не столь непринужденно. Никого не покидала мысль, что они лишние в этом доме. Чай поспешно выпивался, позвякивали ложечки и блюдца, будто напряжение, что исходило от Софии, передалось и остальным.
Возникало желание извиниться, конечно, весьма любезно, сослаться на внезапные дела, лишь бы не испытывать подобной неловкости. Находить темы для разговора становилось труднее, и дамы делали вид, что интересуются тонкостями ведения Мариной домашнего хозяйства, хотя сейчас с большим пылом обсудили бы предстоящий
