Пейдж Брэнтли - Узник моего сердца
Лэр поднял Николетт в седло впереди себя, и отряд поехал через лес, отодвигая низко свисающие ветви, отворачиваясь от порывов ветра. Огромные старые деревья стояли по краям дороги, а молодые деревца преграждали путь ветвями. Когда лес поредел, и начались пастбища, Лэр остановился.
Жюдо подъехал ближе.
– Мы едем в Клермон, милорд?
– Нет, – Лэр уже решил, как поступить. – Карл сейчас очень опасен. Ты должен ехать предупредить всех в Гайяре.
– А вы? – спросил ошеломленный Жюдо.
– У меня нет выбора. Я поклялся святой клятвой защищать короля.
Николетт повернулась к Лэру.
– Я еду с тобой.
– Ты возвращаешься обратно в Гайяр, где будешь в безопасности.
– В такой же безопасности, как раньше? – возразила она, но увидев его упрямо сжатые губы, пригрозила:
– Если ты отошлешь меня обратно в Гайяр, я последую за тобой, даже, если мне придется идти до Клермона пешком.
Глаза Николетт вызывающе сверкнули. Она больше не чувствовала себя глупой и беспомощной женщиной.
– Это все из-за Изабеллы. Подумать только, сколько от нее исходит зла.
Чтобы заставить ее замолчать, Лэр сказал:
– Но для тебя нет лошади! Послышались голоса из группы всадников.
– Возьмите мою, – предлагал каждый.
– Мадмуазель может взять мою, – настаивал младший сын Риго и быстро спрыгнул со своего приземистого гнедого.
Николетт соскользнула с седла. Лэр едва успел подать ей руку. Он понял, что дальше спорить бесполезно, к тому же на это не было времени.
Юноша помог Николетт взобраться на своего гнедого.
– Его зовут Сейбл. Он быстрый и может прыгать, будто у него крылья, – мальчик передал ей поводья, а сам забрался на другую лошадь позади всадника.
Собрав всех, кто был на лошадях, Лэр дал новые распоряжения Жюдо и другим всадникам. Жюдо и несколько человек должны ехать в Андлу, сын Риго и стальные – в Гайяр. Карл будет вынужден разделить свои силы. Можно надеяться, что он выберет дороги на север. Лэр и Николетт повернули лошадей навстречу холодному северному ветру и вскачь пересекли лужайку.
Они ехали молча, потому что под шум ветра им пришлось бы кричать. Ближе к рассвету ветер утих, и окрестности погрузились в странную, почти мистическую тишину. Волшебный зимний восход окрасил небо в алый цвет.
Они остановились перед черной лентой воды, пересекающей покрытое снегом поле. Прибрежные тростники чуть покрывал снег, а темная вода медленно стыла в своем неспешном течении. Колокольный звон плыл в воздухе.
– Ты понимаешь, что делаешь? – спросил Лэр, спешившись и снимая Николетт с седла.
– Да. Я еду с тобой, – выдохнула она, страстно обвив его шею.
Его охватило такое сильное желание прижать девушку к себе, что он взял ее на руки и мгновение держал, прежде чем поцеловать.
Все еще прижимаясь к нему губами, Николетт прошептала:
– Не надо ненавидеть меня за то, что я возражала тебе. Я не могла отпустить тебя одного.
– Ш-ш-ш, это неважно. Важно лишь то, что я снова нашел тебя. Нам надо ехать в Италию, путь они убивают друг друга. Другого они и не заслуживают.
– Если Изабелла и де Конше победят, нас убьют. Де Конше мне прямо заявил: «Она задумала что-то особенное для вас и де Фонтена». О Лэр, она не успокоится, пока не найдет нас. И в Италии мы не будем в безопасности, в целом мире нет места, где мы могли бы укрыться. Что делать? Как остановить ее?
Лэр огляделся, посмотрел на лошадей, от которых валил пар. Затем поцеловал Николетт.
– В письме сестры сказано, что наш дядя д'Орфевре путешествует с королем. Ему надо присутствовать на церемонии подписания мирного договора с фламандцами. Если он в Клермоне, я попытаюсь послать ему сообщение… – он не закончил мысль, потом добавил: – Расскажи мне еще раз о том, что слышала. Постарайся вспомнить каждое слово.
Николетт еще раз повторила все, что услышала.
– Они обсуждали несчастный случай на охоте, и как все должно произойти.
Лэр и Николетт поговорили еще некоторое время, не желая признать, что все бесполезно, потом пошли к ручью и напились ледяной воды. Прежде чем отправиться в путь, Лэр заставил Николетт надеть его перчатки. В то время как они продвигались на север, солнце скрылось за тяжелыми облаками.
К середине дня снова начал идти снег. Сначала медленно падали крупные пушистые хлопья. Однако, через час снежинки стали меньше, но началась настоящая метель, закрывшая все плотной завесой. Ветер завывал все сильней, путники перестали чувствовать собственные руки и ноги, их лица обледенели.
Лэр считал, что они находятся где-то неподалеку от Клермона, но в снежном вихре трудно было определить верное направление.
Совершенно случайно они наткнулись на повозку торговца и двух несчастных лошадей, застрявших в снежном заносе. Торговец, грузный человек, закутанный в меховое одеяло, с огромным животом и лицом, заросшим густой бородой, сидел на снегу, оплакивая свою судьбу. Увидев всадников, он вскочил на ноги, крича:
– Эй, путники! Моя повозка застряла! Слуги бросили меня, оставили замерзать. Помогите мне! Я вам заплачу, хорошо заплачу! – вопил он, опасаясь, что мужчина и мальчик проедут мимо.
– Друг мой, как долго вы здесь? – спросил Лэр.
– Несколько часов. Благослови вас Господь, сир. Мои красотки и я, – торговец показал на несчастных лошадей, – не пережили бы ночи.
Лэр спешился и осмотрел колеса повозки. Он спросил торговца, далеко ли до Клермона.
– О да, это дорога на Клермон, хотя сегодня трудно что-то утверждать. Но я ездил по ней двадцать лет.
Торговец продолжал проклинать слуг, бросивших его, и сообщил, что дважды в год продает дубильные квасцы цеху кожевников в Клермоне. Он все еще бормотал, когда Николетт забралась в повозку и взяла вожжи, а мужчины уперлись плечами в заднюю стенку повозки.
Та качнулась и заскрипела. Колеса начали медленно поворачиваться, в то время как покрытые снегом лошади скользили и бились. Пар поднимался от их боков и из ноздрей. Наконец, благодаря неимоверным усилиям людей и лошадей, повозка рванулась вперед и высвободилась из снега и льда.
Торговец вознес хвалу всем святым и путникам. Когда Лэр отказался принять деньги, торговец сказал:
– Раз вы не хотите платы, то должны позволить мне купить для вас и юного сквайра еду. С этой стороны Клермона в одном лье отсюда есть таверна, где я всегда останавливаюсь на ночлег. Поедем со мной.
Наступили сумерки. Буря усилилась. Одно лье превратилось в два и три, по крайней мере, так казалось при ревущем ветре и снеге, залепляющем лица. Они не видели таверну, пока не оказались совсем рядом. Повозки и двуколки заполняли двор.
Перед дверями конюшни Лэр помог торговцу распрячь усталых лошадей. Они ввели животных внутрь, укрыв от пронизывающего ветра и холода. В сумеречном тепле конюшни мальчик-конюший принял от них плату и указал стойла. Он тронул Лэра за локоть.
