Елена Арсеньева - Князь сердца моего
В трактире «Поросячья ножка», одном из многих, притулившихся возле огромного «Чрева Парижа», главного рынка Парижа, пели новые куплеты про Наполеона. Полицейские изъяли сотни рукописных списков, но автора пока найти не удалось.
Я в этой грешной, растревоженной странеПосеял смуту, нищету, раздоры.И, не хвалясь, скажу, что заслужил вполне,Чтобы палач петлю на шею мнеНакинул скоро!
«Скоро! Скоро! Скоро!» – скандировали хором посетители, в большинстве своем грузчики. Как раз сегодня на рынке проходил ежегодный отбор силачей, поглазеть на это собирались сотни зрителей. Вдобавок ко всему с часу на час ждали вступления русских. Это тоже стоило отметить, потому в «Поросячьей ножке» собралось куда больше народу, чем мог вместить кабачок. Толстуху-хозяйку рвали на части. Она сбилась с ног, пытаясь угодить всем этим орущим, пьющим, жрущим мужчинам, потому долго пришлось ждать немолодой, скромно одетой даме в глубоком трауре, пока хозяйка наконец показала ей того, о ком она спрашивала.
Человек огромного роста, большеголовый, с коротко стриженными, будто у новобранца, волосами, одетый в поношенную куртку, сидел, уныло облокотившись о стол и прикрыв глаза, и слушал певцов.
Кругом орали, хохотали, воздевая кружки, горланя:
– На плаху! На плаху! Смерть тирану!
Дама вгляделась. Мало того, что человек, которого она разыскивала, молчал, не присоединившись к общему хору; из-под крепко зажмуренных век его скатилась крошечная слезинка!
Несколько мгновений дама смотрела на него с изумлением, потом осторожно коснулась его плеча:
– Сударь...
Он нехотя приоткрыл глаза. Крошечные, глубоко посаженные, они уставились на даму, после чего их обладатель нехотя буркнул:
– Чего?
Дама была весьма не робкого десятка, однако она вдруг струхнула под этим тупым взглядом.
Не дождавшись ответа, он закрыл глаза, тогда дама сбивчиво проговорила:
– Я слышала... сегодня вы не нашли работу?
Начало оказалось неудачным: огромная ладонь, безвольно лежавшая на столе, медленно собралась в кулак, один удар которого запросто размозжил бы голову теленку.
– Я это к тому, – поспешно добавила дама, – что у меня есть для вас дело!
Глазки вновь закрылись. Великан откусил немалый кусище от поросячьей ножки и принялся вяло двигать челюстями.
– Как я погляжу, вам желудок дороже славы? – недобро усмехнулась дама.
Великан вновь открыл глаза и пробурчал:
– А ты послушай, о чем они поют. Вот и вся наша слава!
– Но ведь русские еще не вошли в Париж, – прошептала дама, придвигаясь к великану. Он прищурил один глаз.
– Работа какая? Насыпать соли на хвост русским?
– В конце концов этим и кончится, – туманно ответила она, и силач широко разинул пасть, зевая.
– Больно надо! И что проку? Легче покорить легион демонов, чем русских. Не видел народа более варварского! Готовы сами себя сжечь, лишь бы не сдаться неприятелю. Их так просто не возьмешь. – И он опять прикрыл глаза.
– Хоть и не твоими руками, но не без твоей помощи будет уничтожен русский император, – чуть слышно прошептала дама.
Великан хмыкнул и стукнул ладонью по сжатому кулаку. Этот оскорбительный жест можно было сравнить с тем, как русские бьют ребром ладони по сгибу руки у локтя, и означал сей жест, мягко говоря, «пошла вон!».
Дама не позволила себе обидеться и начала сызнова:
– Буду говорить прямо. Речь идет о женщине.
Тяжелые черты сложились в гримасу глубочайшего отвращения, а губы исторгли короткое:
– Баб ненавижу!
– Прекрасно! Речь идет об уничтожении одной из тех, кого вы ненавидите.
– Это тебя, что ли? – хмыкнул великан.
Дама была взбешена. Она дала себе мысленную клятву расквитаться с этим ничтожеством, когда дело будет сделано, но впервые усомнилась в том, что ей это удастся. Туп, ленив... Непроходимо, безнадежно!
– Баб ненавижу, да ведь они глупы как куры, – вдруг изрек великан. – Только и годны, что кудахтать да нестись! На свете есть одна, которой я свернул бы голову при первой же встрече!
Восторг дамы при этих словах был таков, что она даже всхлипнула. И, схватив великана за руку, она жарко выдохнула:
– О ней и пойдет речь!
Маленькие глазки приоткрылись, и дама усмехнулась, увидев, как мелькнувшая в них искра начала разгораться в яростный пожар.
– Вижу, ты узнал меня. Ну, наконец-то! Теперь можно и поговорить.
Через полчаса дама в трауре вышла из кабачка «Поросячья ножка» и, свернув за угол, села в поджидавший ее фиакр. Следом вскочили двое оборванцев: это была охрана, ибо дама не лишилась рассудка, чтобы одной отправиться в такое гнездилище опасностей, каким являлось ночью «Чрево Парижа». Она велела кучеру трогать и всю дорогу предавалась мечтам о том мгновении, когда золотоволосая женщина постучится в потайную калитку в ограде Мальмезона, скажет пароль «Сервус» и попросит проводить ее к графине Гизелле д’Армонти. Сама придет, сама. И сделает все, что ей будет приказано. Дама в этом ничуть не сомневалась, и, как показали дальнейшие события, она не ошибалась.
* * *Еще вчера русские видели Париж с высоты Монтерля: золотой купол Дома Инвалидов, ворота Трона, Венсен, вершины Монмартра. Еще вчера гремела ружейная пальба, вперед продвигались с большим уроном. Все высоты заняты были артиллерией; в любую минуту город мог быть засыпан ядрами. Это была бы скорая победа... Но никто не желал сего в рядах победителей. И вот французы выслали парламентера. Пушки замолчали. Наступившая тишина была как вздох облегчения. Русские офицеры, солдаты поздравляли друг друга с победой. «Слава Богу! Мы увидели Париж со шпагою в руках! Мы отомстили за Москву!» – повторяли воины, перевязывая раны свои...
А сегодня, 19 марта 1814 года, весь Париж двинулся на бульвары, где надлежало проходить союзным войскам; балконы, окна террасы заполнены были зрителями.
На заре русская конница и гвардии союзных держав построились в колонны по дороге к Парижу. Русский император отправился в Панкен со своим штабом, куда и король прусский прибыл со своею свитою. Здесь победителей ожидали префекты парижских округов. Русский император обратился к ним с речью, каждое слово его было не пустым обещанием, но оправдывалось событиями:
«Ни Франции, ни французам не воздам злом за зло. Один Наполеон мне враг...»
Оба государя, Александр и Вильгельм, в сопровождении своих свит направились к предместью Сен-Мартен. Казаки и гвардия находились впереди шествия. Граф Состен де Ларошфуко прибыл к союзным государям с белым бантом, предлагая себя в проводники. В час дня войско союзное появилось на бульваре Пуасоньер. Глядя на возносящийся лес копий, на эти бравые батальоны, парижские жители имели перед собой зрелище незабываемое: они видели блестящую армию, принятую горожанами как войско, возвратившееся в свое отечество. Но чувство, с которым победители входили в Париж, было не выразить никакими словами...
