Эшли Марч - Соблазнить герцогиню
Филипп вдруг усмехнулся и спросил:
— А не хочешь забрать арфу?
Шарлотта замерла на мгновение. Потом покачала головой:
— Нет, она слишком большая.
— Тогда я отправлю с тобой еще один экипаж, — заявил Филипп. Он чувствовал, что не выдержит присутствия арфы в его доме. Да, конечно, он не заходил в музыкальную комнату, потому что ему нечего было в ней делать. Но он ведь знал бы, что там находится арфа Шарлотты. Проходя мимо этой комнаты, он непременно вспоминал бы про арфу и, следовательно, про Шарлотту. И представлял бы, как она, сидя рядом с ней, перебирает струны своими изящными пальчиками. И, наверное, он думал бы о том, что Шарлотта вернется сюда, если оставила туг арфу…
— Если ты не заберешь арфу, я прикажу ее уничтожить, — проворчал Филипп.
Она кивнула:
— Хорошо, согласна.
Герцог вздохнул и снова прошелся по комнате. Время от времени он останавливался и наблюдал за женой, собиравшей вещи. Когда же та, наконец, закончила сборы, он подошел к двери, выходившей в коридор, и отпер ее. Затем позвонил в колокольчик, вызывая горничную Шарлотты.
И в тот же миг девушка вошла в комнату, видимо, ждала у двери. Возможно, она даже пыталась подслушать их разговор. Интересно, услышала ли что-нибудь?
Филипп невольно усмехнулся. Когда-то он выгонял слуг за подобные проступки. Теперь же ему было все равно.
Взглянув на горничную, Филипп сказал:
— Прикажи Фэллону подготовить карету и еще один экипаж. И пришли сюда кого-нибудь, чтобы спустили багаж ее светлости. Она готова к отъезду.
Служанка кивнула, присела в реверансе и тут же выскользнула из комнаты.
— Похоже, у нее хорошие манеры, — заметил Филипп. — Как ее зовут?
— Анна. Между прочим, она служит у меня уже два года. — Казалось, Шарлотта давала понять, что ему, Филиппу, следовало бы знать имя этой служанки.
— Гм… а это она делает тебе прическу?
— Прическу?..
— Да, ее. — Филипп покрутил над затылком ладонью. — Ну, вот такая прическа… мне нравится, как она укладывает тебе волосы.
Шарлотта уставилась на него в изумлении, наконец пробормотала:
— Тебе нравится, когда волосы у меня собраны на затылке?
— Да, очень красиво.
— Ну, знаешь ли… — Шарлотта пожала плечами. — Спасибо за комплимент.
— Но мне действительно нравится. Потому что…
Тут дверь отворилась, и в комнату вошел слуга, которого прислали за вещами.
Говорить, в сущности, больше было не о чем, и Филипп с Шарлоттой молча наблюдали за тем, как слуга выносил из спальни саквояжи, а также картонки, которых оказалось великое множество. Когда слуга вынес последний предмет — довольно объемистый сундучок с небольшой вмятиной, — Шарлотта повернулась к мужу и тихо сказала:
— Ну вот… Я снова с тобой прощаюсь.
— Шарлотта…
Она выскользнула из комнаты, не дослушав его.
«Что ж, вот и хорошо», — подумал Филипп. Хотя он и говорил, что не станет умолять Шарлотту остаться, он уже готов был отказаться от своих слов, забыть о гордости…
Заметив на кровати синее дорожное платье, которое Шарлотта отложила, решив не надевать, Филипп с грустной улыбкой пробормотал:
— Как же она торопилась… Даже не стала переодеваться…
И в тот же миг из-за окна послышал крик кучера, а затем раздался грохот колес.
«Неужели действительно уедет? — думал Филипп. — Или, может быть…»
Он выбежал из комнаты и быстро зашатал по коридору. Возможно, Шарлотта передумает и захочет вернуться, Возможно, она прикажет кучеру остановиться. Ведь она…
Филипп остановился у самой лестницы и тяжело вздохнул. Грохот колес постепенно затихал, и было ясно, что Шарлотта не передумает, не вернется.
Но Филипп еще долго стоял у лестницы, напряженно прислушиваясь. Он все-таки надеялся, что снова услышит стук колес, означающий возвращение Шарлотты.
Глава 19
Фэллон поставил перед герцогом поднос с завтраком.
— Может, отдернуть занавески, ваша светлость?
— Нет.
Филипп заморгал и уставился на стену, где, как ему почудилось, снова появились какие-то странные лица, Слава Богу, что он еще не заговорил с ними…
— Надеюсь, вы не сочтете за дерзость, ваша светлость…
Филипп перевел взгляд на дворецкого, лицо которого казалось расплывчатым серым пятном.
— А ведь это может стать интересным развлечением, — пробормотал герцог с усмешкой.
— Простите, вы о чем, ваша светлость? — Дворецкий с беспокойством взглянул на герцога. — Может, послать за доктором Барроу?
Филипп нахмурился и покачал головой:
— Нет, я не болен.
— Да-да, конечно, ваша светлость, — поспешно согласился дворецкий.
— Ты разве слышал, чтобы я кашлял?
— Нет, ваша светлость.
— Я похож на больного?
Фэллон промолчал, и это его молчание было весьма красноречивым.
Филипп невольно вздохнул. Если честно, то он и впрямь чувствовал себя ужасно. Последние три дня он почти не вставал со своего кресла. А когда все-таки вставал, то пошатывался и спотыкался — едва держался на ногах.
Фэллон открыл рот, очевидно, собираясь что-то сказать, но так ничего и не сказал.
Филипп строго взглянул на него:
— Говори же!
— Видите ли, ваша светлость, возможно, доктор Барроу… Возможно, он даст вам снотворное средство, которое поможет вам заснуть.
Филипп молча покачал головой. Ему не требовалось лекарство от бессонницы. Он нуждался в лекарстве от снов. Спасаясь от снов, он уже три ночи провел в кабинете, где пытался заниматься чем угодно — только бы не спать. Но чаще всего он просто расхаживал по комнате, надеясь утомить себя настолько, чтобы заснуть очень уж крепким сном, без сновидений. Однако у него ничего не получалось. Он или засыпал на ногах, или дремал в кресле; причем и в том, и в другом случае перед ним возникала Шарлотта. Иногда она смеялась, иногда, когда он целовал ее и ласкал, громко стонала, а затем подводила его к своей постели, в ее потемневших глазах были нежность и страсть. Он тут же просыпался и тоже стонал, но вовсе не от страсти; в такие минуты ему казалось, что сердце его разрывается…
Но хуже всего было, когда она молчала, когда просто смотрела. Губы ее никогда не шевелились, но он все равно слышал ее тихий голос — обвиняющий его, перечисляющий все его грехи.
Правда, ему всегда удавалось просыпаться до того, как Шарлотта начинала плакать; каким-то образом он узнавал, что она вот-вот заплачет.
Так что снотворное не принесет ему пользы. Ему требовалось такое лекарство, которое заставило бы его постоянно бодрствовать.
Тут дворецкий, нарушив молчание, вновь заговорил:
