Жюльетта Бенцони - На перекрестке больших дорог
– Потому что до ночи еще далеко. А после отбоя за тобой придут, и я должен буду… Но ты ведь простишь меня, скажи? Я не виноват, ты знаешь. Я должен исполнять свои обязанности.
У Катрин перехватило дыхание. Она поняла, что хотел сказать палач. Сегодня ночью на глазах госпожи Ла Тремуй ее замучают до смерти… Ее охватила паника. Благодаря кинжалу она могла избежать пыток, но не смерти. А она не хотела умирать. Она больше не хотела умирать! В эту радостную ночь, удовлетворенная удачей своего плана, зная о готовности Ла Тремуя ехать в Шинон, она думала, что больше для нее ничто не имело значения, что теперь она с легкостью примет смерть, потому что за нее отомстят… Но теперь перед лицом этого кровавого человека, ставшего вестником ее последнего часа, она противилась такой судьбе изо всех сил. Она еще молода, красива, она хотела жить, хотела выбраться из этой дыры, снова увидеть голубое небо, яркое солнце, своего сына, маленького Мишеля, горы Оверни и то мрачное место, где медленно умирала ее любовь… Арно! Она не хотела умирать вдали от него. Дотронуться до него еще раз, только один раз… а потом умереть. Но не раньше!
Она резко подняла голову, чтобы не выдать своих чувств.
– Послушай, – требовательно сказала Катрин, – разыщи человека, приходившего сюда ночью, того, которому ты многим обязан.
– Слугу мессира главного камергера?
– Да, его самого. Я не знаю его имени, но ты без труда узнаешь его. Найди его и скажи ему то, что сказал мне.
– А если я его не найду? У монсеньора много слуг.
– Ты должен его найти! Надо! Ведь тебе не хочется причинять мне боль?.. Умоляю, найди его.
Она встала. Своими трясущимися руками Катрин взяла огромные лапы палача. Ее огромные, полные слез глаза умоляюще смотрели на Эйселена. Она догадывалась, что вызывала у него чувство симпатии. Любой ценой надо было предупредить Тристана, иначе этой ночью фламандец уже не застанет ее в живых. Ведь палач говорил: сразу после отбоя. Сигнал отбоя в прошлую ночь прозвучал задолго до того, как появился Тристан.
– Ради бога, Эйселен… если ты хоть немного жалеешь меня, найди его!
Палач кивнул своей большой головой с торчащими ушами, похожей на котел. Его глаза мигали под веками, лишенными ресниц.
– Я постараюсь… Но это будет сложно. Сегодня во дворце большая суматоха… Король решил завтра перебраться в Шинон. Уже собирают сундуки! Ладно. Я сделаю все, что смогу!
Обмякшие ноги не держали Катрин, и она свалилась на солому. Сообщение Эйселена было очень ценным, оно явилось доказательством ее победы. Король – это Ла Тремуй. И он отправляется в Шинон, где его ждут люди коннетабля де Ришмона, где командует Рауль де Гокур, присоединившийся к заговорщикам.
Кабан-опустошитель, так долго шатавшийся по земле Франции, направлялся в свое последнее пристанище! Но если Эйселен не разыщет Тристана, Катрин уже не увидит победоносного дня… В течение долгих часов она сидела на своей соломе с неподвижными глазами, обхватив колени руками, слушая удары сердца и всеми силами борясь с отчаянием. За другой стеной находилась Сара, ее старая Сара, ее ангел-хранитель и поддержка в самые тяжелые моменты жизни, но добраться до нее она не могла. Чтобы быть услышанной, надо было кричать, а у нее на это не было сил… К концу дня тревога усилилась. Там, снаружи, во дворе замка, царило оживление. Из глубины своего подвала она могла слышать крики слуг, приказы военных, весь этот веселый гам, предшествующий скорому отъезду. Там, в этом близком мире, кипела жизнь, которой не было дела до нее. И в какой-то момент она задала себе вопрос: могут ли мертвые в их могилах слышать шум, издаваемый живыми?
Дребезжание открывшейся решетки заставило ее вздрогнуть. Через окошко она рассмотрела красное лицо Эйселена, освещенное пламенем свечи. Слова, сказанные им, ударили ее как гром:
– Я не нашел человека… Простите меня.
– Поищи еще.
– Я не могу. Больше нет времени. Я должен подготовиться.
Клацнула решетка. Катрин осталась погруженной в тень наступавшей ночи, в ту тень, из которой она может попасть прямо в вечную ночь. Все уже было сказано. Надежда умирала, на людей нельзя было рассчитывать, и следовало обращаться к Богу… Катрин медленно опустилась на колени:
– Боже милостивый! – шептала она. – Если моя жизнь в твоей воле и я умру сегодня ночью, сжалься и избавь меня от мучений. Сделай так, чтобы у меня хватило времени самой положить конец жизни.
Она медленно вытащила клинок из корсажа и прижала его к себе, охваченная внезапным желанием покончить с собой. Почему бы не сделать это прямо сейчас? Придут палачи и найдут только безжизненное тело… Это будет так просто… В ее руках ястреб стал теплым, как живая птица, ободряющая свою преданную подругу. Она точно знала, куда надо направить удар и угодить прямо в сердце… Вот сюда, как раз под левую грудь. Она стала нащупывать это место острием кинжала, потом надавила… Острие укололо кожу сквозь ткань и вывело Катрин из смертельного оцепенения, сковавшего ее. Проколоть эту нежную кожу было совсем нетрудно; только надавить следовало сильнее. Но необъяснимый инстинкт остановил руку молодой женщины: пожить еще немного. К тому же не хотелось умирать здесь, в этой грязной дыре. Она желала умереть на глазах у своего врага, порадоваться ее разочарованию, бросить ей в лицо слова ненависти, прежде чем испустить дух. Да, надо подождать. Так будет лучше.
Отвечая городским колоколам, трубы замка сыграли отбой. Их звук отозвался в сердце Катрин; кровь застыла в жилах. Были ли это трубы, возвещавшие о ее смертном часе, последние минуты которого отмеряли песочные часы ее жизни? Скоро…
В коридоре слышались звуки шагов, звон металла, соприкасавшегося с камнем. Катрин закрыла глаза в сердечной мольбе о мужестве, так необходимом ей сейчас. Кто-то остановился у дверей. Скрипнули задвижки…
– Прощай, – шептала она, – прощай, мой сынок… Прощай, мой любимый муж. Я буду ждать тебя в раю.
В открытую дверь затворница разглядела пикет из четырех солдат. Палач вошел один, и Катрин вздрогнула. Какой бы отталкивающей ни была физиономия Эйселена, она предпочитала ее теперешнему виду палача. Грубые черты его лица были скрыты под красным капюшоном с отверстием для глаз, опускавшимся на плечи. Он наводил ужас… Не говоря ни слова, он снял с рук железные браслеты и взял ее за запястья, чтобы связать руки за спиной. Она стала умолять:
– Сделай милость, друг палач, только одну… Свяжи мне руки спереди.
В отверстиях, прорезанных в капюшоне, она увидела глаза палача, показавшиеся ей очень блестящими. Но он ничего не говорил и только кивнул головой. Руки Катрин были связаны спереди, и она с радостью отметила, что веревка не очень их стягивала: теперь будет нетрудно выхватить кинжал…
