Японский любовник - Исабель Альенде
Много лет спустя, на второй сессии психотерапии, когда жена угрожала его бросить, Ларри вспомнит образ дедушки, лежащего на полу в ванной, как самый значительный момент своего детства, а образ завернутого в саван отца как конец молодости и насильственный перенос в зрелость. Во время первого события ему было четыре года, во время второго — двадцать шесть. Психолог спросил с ноткой сомнения в голосе, имеются ли у него другие воспоминания из четырехлетнего возраста, и Ларри для начала перечислил имена всех слуг и домашних животных в Си-Клифф, а закончил названиями сказок, которые читала ему бабушка, и цветом халата, который был на ней, когда она ослепла, через несколько часов после смерти мужа. Эти первые четыре года под крылом бабушки с дедушкой были самым счастливым временем его жизни, и он бережно хранил в памяти каждую мелочь.
У Лиллиан диагностировали временную истерическую слепоту, однако ни одно из этих прилагательных не оказалось верным. Ларри был ее поводырем, пока в шесть лет не пошел в детский сад, а потом она управлялась сама, потому что ни от кого зависеть не желала. Бабушка знала наизусть дом в Си-Клифф и все, что в нем находилось, передвигалась уверенно и даже вторгалась на кухню, чтобы испечь печенюшек для внука. К тому же ее водил за руку Исаак, как утверждала старушка полувшутку-полувсерьез. Желая угодить своему невидимому супругу, Лиллиан начала одеваться только в лиловое, потому что она была в лиловом в 1914 году, когда с ним познакомилась, и потому что такое постоянство помогало ей каждый день выбирать одежду вслепую. Лиллиан не допускала отношения к себе как к инвалиду и никогда не жаловалась на изоляцию в своей глухоте и слепоте. До самой смерти бабушки в 1973 году Ларри получал от нее безусловную любовь; по словам психолога, спасшего его от развода, он не мог рассчитывать на такую любовь со стороны супруги: в браке нет ничего безусловного.
Питомник цветов и комнатных растений семьи Фукуда значился в телефонных справочниках, и Альма время от времени проверяла, не переменился ли адрес, но ни разу не поддалась искушению позвонить Ичимеи. Ей стоило больших трудов прийти в себя после разбитой любви, и она боялась, что, если услышит его голос, снова потонет в этом море без берегов. Все эти годы чувства ее дремали: избавившись от одержимости Ичимеи, она перенесла в свои кисти чувственность, которую знала с ним и никогда не знала с Натаниэлем. Все это изменилось на вторых похоронах ее свекра, когда Альма разглядела в огромной толпе неповторимое лицо Ичимеи, который выглядел таким же молодым, каким она его запомнила. Ичимеи шел в сопровождении трех женщин, лица двух из них Альма смутно вспомнила, хотя и не видела много лет, а молодая девушка выделялась в толпе, потому что не соблюдала строгий траурный стиль. Маленькая группа держалась чуть поодаль, но по окончании церемонии, когда скорбящие начали расходиться, Альма выпустила локоть Натаниэля и прошла вслед за японцами к проспекту, где рядами стояли автомобили. Она громко выкрикнула имя Ичимеи, все четверо обернулись.
— Миссис Беласко, — поздоровался Ичимеи и вежливо поклонился.
— Ичимеи, — повторила она в оцепенении.
— Моя матушка, Хейдеко Фукуда, моя сестра, Мегуми Андерсон, моя супруга, Дельфина, — представил он.
Женщины тоже поклонились. Желудок Альмы свело жестокой судорогой, дыхание прервалось, она, не таясь, разглядывала Дельфину, которая ничего не замечала, потому что смотрела в землю, как то и полагается по правилам вежливости. Девушка была молода, свежа и миловидна, без избыточного макияжа, модного в те годы, в костюме с короткой светло-серой юбкой, в круглой шляпке в стиле Жаклин Кеннеди, прическа тоже была как у первой леди. При таком американском наряде азиатское лицо выглядело несообразно.
— Спасибо, что пришли, — сумела выговорить Альма, когда восстановилось дыхание.
— Мистер Исаак Беласко был нашим благодетелем, мы навсегда сохраним нашу признательность. Благодаря ему мы смогли вернуться в Калифорнию, он дал деньги на наш питомник и помог нам преуспеть, — с чувством произнесла Мегуми.
Альма знала об этом и раньше — ей рассказывали Натаниэль и Ичимеи, однако торжественный облик этой семьи утвердил ее в мысли, что свекор был необыкновенным человеком. Она любила его больше, чем любила бы собственного отца, если бы его не отняла война. Исаак Беласко был абсолютной противоположностью Баруха Менделя: великодушный, терпимый, всегда готовый отдавать. Боль утраты, которую она до этого момента не ощущала в полной мере из-за смятения, в котором пребывали сейчас все Беласко, ударила по женщине со всей мощью. Глаза увлажнились, но Альма проглотила слезы и рыдания, вот уже несколько дней рвущиеся наружу. Теперь она заметила, что Дельфина смотрит на нее так же пристально, как она сама смотрела несколько минут назад. Альме показалось, что она различает в светлых глазах девушки вдумчивое любопытство, как будто та все знает о роли, которую Альма сыграла в прошлом Ичимеи. От такого разглядывания ей стало неловко.
— Примите наши самые искренние соболезнования, миссис Беласко, — сказал Ичимеи, снова беря за руку мать, чтобы идти дальше.
— Альма. Я до сих пор Альма, — прошептала она.
— Прощай, Альма, — ответил он.
Альма две недели ждала, что Ичимеи с ней свяжется: с нетерпением просматривала почту и вздрагивала от каждого телефонного звонка, выдумывала для его молчания тысячу оправданий, только самое логичное не приходило ей в голову: Ичимеи женат. Она отказывалась думать о Дельфине: маленькой, худой, стройной, более красивой и молодой, чем она, с внимательным взглядом и с рукой, лежащей на талии Ичимеи. Как-то в субботу она поехала на машине в Мартинес, надев большие солнечные очки и укрыв голову платком. Она трижды проехала мимо питомника семьи Фукуда, но выйти так и не
