Евгения Марлитт - Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)
– Ты и раньше не умела работать! – воскликнула дама. – То есть… – хотела она поправиться, но остановилась.
– Продолжай, ты права, – спокойно отвечала Клодина. – Той работе, о которой ты думаешь, не учат и в институте. Но я попытаюсь стать хозяйкой в Совином доме…
– Не хочешь ли ты сказать…
– …Что я останусь с Иоахимом? Непременно. Разве ему теперь не вдвое больше нужны любовь и преданность сестры?
Клодина прижалась к брату и нежно взглянула на него. Дама снова покраснела. Она быстро нагнулась к маленькой Эльзе и хотела погладить ее по щеке, но девочка, сурово и недоверчиво взглянув на нее, отвергла ласку.
Герольд не мог удержаться от восклицания:
– Оставьте ребенка!
– Я привыкла к тому, что дети меня не любят, – сказала дама, засмеявшись. – Я хочу сказать, – обратилась она снова к Клодине, – что это тебе будет дорого стоить – посмотри на свои руки. А твоя светская элегантность! Много красивых туалетов испортишь ты, прежде чем научишься в простом фартуке готовить у плиты приличный суп, то есть… – опять поправилась она, взглянув на опущенные глаза прекрасной фрейлины. – Извини меня, я не хотела тебя обидеть. Могу предложить на первое время одну из моих служанок, прислуга у меня хорошо обучена.
– Это всем известно. Ваша слава хорошей хозяйки распространилась далеко за пределы ваших владений, – сказал Иоахим Герольд не без иронии. – Мы благодарны вам за предложение, но, увы!.. Поймите, мы не можем иметь прислугу. Как бы ни выполняла моя сестра предстоящие тяжелые обязанности, я буду бесконечно благодарен ей. Она мой добрый ангел и будет им оставаться, даже если и не сумеет приготовить сносный суп.
Движением, полным благородства и достоинства, он поклонился и вместе с сестрой сошел с лестницы; дама молча последовала за ними, так как экипаж ждал ее у ворот дома. Тем временем Фридрих, старый кучер, снес сундук и теперь проходил мимо с корзиной, в которой лежали игрушки. Эльза озабоченно посмотрела на фарфоровую посуду, вытянулась, чтобы убедиться, все ли в порядке, и увидела, что одна из ее любимых кукол готова была выпасть. Беата быстро подхватила ее.
– Не трогай мою Лину своими большими руками! – закричала малышка и схватила даму за платье.
– Ах, бедное создание! Ты и ее хочешь приучить к придворной дрессировке, – засмеялась Беата, когда Клодина испуганно закрыла рукой рот девочки. – Почему нельзя сказать правду? Мои руки действительно велики, комплименты их не уменьшат, их неспособность к изяществу тоже сразу видна. Ребенок протестует, как делали это все наши пансионские подруги, я это помню, Клодина. Люди не доверяют мне.
Она как-то неловко сошла с лестницы и подозвала свой экипаж. Беата была хорошо сложена, но резкие, угловатые движения, загорелое лицо и гладко причесанные волосы лишали ее женственности.
Иоахим фон Герольд, выйдя за ворота, испуганно вздрогнул: он с удовольствием снова спрятался бы в самый темный угол. Он ненавидел суету, а здесь, на открытой площадке перед домом, была почти ярмарочная сутолока. Там плюшевую мебель из его гостиной ставили в фургон, тут женщины вытаскивали пуховые перины; кухонная посуда звенела при укладке. Цены передавались из уст в уста со смехом или бранью, в зависимости от уплаченной суммы.
К счастью, экипаж, в котором приехала Клодина, стоял недалеко от ворот. Они поспешно сели, Фридрих поставил корзину с игрушками на переднее сиденье и в последний раз захлопнул дверцы за своими бывшими хозяевами.
Экипаж быстро покатился мимо дома, над которым сияло голубое майское солнце, мимо опустевших конюшен и стойл, мимо пестреющих клумб и светлых фонтанов, мимо сада, окутанного белым облаком яблоневого цвета. Впереди тянулась прямая шоссейная дорога. По обеим сторонам ее лежали поля и луга, а вдали виднелась полоска леса. Налево поворачивала другая дорога, по которой покатился элегантный экипаж фрейлейн Беаты.
– Еще эта особа огорчила тебя, – сказал Герольд сестре, недружелюбно глядя вслед удаляющемуся экипажу.
– Она не обидела меня, Иоахим. Я ее хорошо знаю и не имею против нее предубеждения, подобно многим, – возразила Клодина. Она держала маленькую Эльзу на коленях и прятала лицо в белокурых локонах девочки, чтобы не видеть покидаемых родных мест. – Резкость Беаты объясняется ее застенчивостью.
– Ну, тебе не удастся черное сделать белым, дитя мое. Не добра эта Беата, в ней нет ни сердца, ни ума, чему я поклоняюсь в женщине, нет той возвышенности духа, той чарующей душевной прелести, которой так много в тебе и так много было в моей бедной Долорес. Ничего подобного нет в этой варварской женщине.
Светлый зонтик «варварской женщины» еще раз мелькнул среди придорожных деревьев и исчез за кустами лесной опушки.
На горе, за лесом, возвышался дом современного стиля, со свежей штукатуркой и белыми маркизами над окнами.
Вокруг не было ни цветников, ни фонтанов, зато росли на редкость мощные деревья. Огромные липы, настоящие великаны, окружали дом, тонувший в зеленом сумраке, только передний фасад был не в тени да вокруг голубятни, стоявшей посреди лужайки перед домом, свободно гулял майский ветерок и ярко светило весеннее солнце. Это было имение Герольдов – Нейгауз.
Давно уже все земли обширного Полипенталя и растущие на склонах гор леса были объединены в одних руках: Герольды фон Альтенштейны безгранично властвовали в окру́ге… Позднее, немногим более двухсот лет назад, вернувшийся из кровопролитного похода Бенно фон Герольд разделил имение между двумя своими сыновьями, и от младшего пошла линия Герольдов фон Нейгаузов. Долгое время они были беднее старшей линии и потому имели меньшее влияние, но впоследствии многие из них женились на богатых наследницах и блестяще отличились в войнах. Их потомки, опираясь уже на свои подвиги, поднимались все выше и выше, и наконец последний и самый красивый из них женился на принцессе из владетельного дома.
Фрейлейн Беата могла так уверенно ехать в своем экипаже, потому что была единственной сестрой этого «последнего и самого красивого» и, несмотря на свою молодость, единовластно управляла всем имением в отсутствие брата. Как и все ее предшественницы, она прекрасно справлялась с хозяйством: рано вставать, работать самой и вникать во все мелочи обширного владения, поспевать всюду – вот правила, с давних пор принятые женской половиной Нейгаузов. Крестьяне рассказывали, что всего несколько лет не жужжат зимой веретена в доме, а на лужайке перед ним перестали расстилать холсты домашнего изготовления. Это пчелиное прилежание, а также образцовая молочная ферма и порядок в кладовых создали, по убеждению крестьян, все богатства семьи.
