Николь Джордан - Повелитель желания
Алисон, должно быть, думала о том же, поскольку, отрешившись от мрачных мыслей, задумчиво заметила:
— Если твой султан послал тебя в Англию, значит, ты один из тех, кому он доверяет.
— Мой долг служить ему.
— И сражаться за него против французов?
Джафар кивнул.
— Война против христиан — религиозная обязанность каждого мусульманина.
— По-моему, бессмысленно убивать людей во имя религии. Достаточно плохо уже и то, что приходится умирать за нее.
— Но мусульмане считают смерть началом новой жизни, — мягко пояснил Джафар. — А в Берберии религия — орудие политиков, успешно применяемое для того, чтобы объединить народ. И Абдель Кадер — воплощение этой религиозной идеи. Все его методы правления, принципы, планы реформ служат одной великой цели — независимости и объединению арабских народов под эгидой Аллаха.
Алисон медленно покачала головой.
— Неужели он искренне считает, что Бог поможет вам изгнать французов?
— Абдель Кадер верит, что Аллах на его стороне.
— А ты? Во что веришь ты?
— Султан ведет священную войну, — немного помолчав, ответил Джафар. — Я сражаюсь с иностранными угнетателями. Французские завоеватели подобны самуму — свирепому пустынному ветру, уничтожающему все живое. И им нужно сопротивляться до последней капли крови, до последнего дыхания.
Алисон снова смолкла, пытаясь понять только что сказанное. Означает ли это, что религиозные верования Джафара отступают на второе место перед его ненавистью к французам? Но ведь он и раньше говорил, что ищет смерти Эрве только ради удовлетворения жажды мести.
Однако впервые с тех пор, как девушка узнала о планах Джафара, в ее сердце загорелся крохотный огонек надежды. Джафар вовсе не так безжалостен и бессердечен, каким она когда-то его считала. Он не отходил от ее постели во время почти смертельной болезни, вернул к жизни, и в глазах его светилась неизменная доброта и даже… нежность? Ну а теперь они впервые спокойно обсуждали беспощадную войну, уносившую жизни стольких людей. Возможно, если логично, рассудительно поговорить с Джафаром об Эрве, то она сможет убедить его отказаться от кровавых замыслов.
— Но Эрве не угнетатель, — тихо, настойчиво возразила Алисон. — Он не причинил тебе зла.
— Позволь не согласиться с тобой, красавица моя. Полковник — олицетворение французской тирании. Он не только командир высокого ранга, но и глава Бюро, которое по самой природе своей предназначено для уничтожения нашего народа.
Алисон прикусила губу, пытаясь сообразить, как лучше убедить Джафара. Она знала, что Эрве не унаследовал жестокости своих предшественников, не поддерживает чересчур резких мер французского правительства по отношению к туземному населению, таких, как конфискация арабских земель за малейшие нарушения законов завоевателей. В беседах с Алисон Эрве не раз осуждал политику «выжженной земли», поджоги урожаев и домов тех, кого подозревали в поддержке Абдель Кадера. Девушка могла лишь восхищаться твердой решимостью Эрве улучшить участь покоренных арабов и берберов.
— По-моему, ты несправедливо осуждаешь его. С самого своего приезда Эрве делал все возможное, чтобы помочь твоему народу. Он постоянно спорит с чиновниками и добивается, чтобы поселенцам запретили изгонять мусульман с принадлежащих им земель.
Она спиной ощутила, как напряглись мышцы на руках Джафара, явно пытавшегося сдержаться.
— Даже если это и правда, ничего не изменится. У меня личные счеты с полковником.
— Не с ним, а с его отцом, но тот умер! Кроме того, сомневаюсь, чтобы он был доволен сейчас своим сыном. Эрве — полная ему противоположность как по характеру, так и по моральным принципам.
Джафар ничего не ответил. Алисон обернулась, чтобы взглянуть на него.
— Ты говорил о своей религии. Ну а моя учит, что любовь и прощение стоят выше ненависти и мести. То, что сделал его отец, — ужасно, но, убив Эрве, ты не воскресишь родителей. Неужели не можешь похоронить прошлое?
Джафар мрачно покачал головой, глядя в широко открытые, беззащитные глаза Алисон.
— Значит, ты так сильно его любишь? — невольно вырвалось у него.
В глубине серых озер мелькнуло удивление, но Джафар молча, с каким-то странным трепетом ждал ее ответа, не желая признать, как это важно для него.
— Это так важно для тебя? — почти шепотом спросила она?
«Да, да, именно!» — хотелось крикнуть Джафару. При мысли об этой женщине, отдавшей любовь его заклятому врагу, змея ревности и отчаяния ужалила его в самое сердце. Она не имеет права любить другого так глубоко. Она принадлежит ему!
Неистовая сила собственнического инстинкта потрясла Джафара. Никогда еще он не встречал женщину, которой хотел бы так сильно завладеть. Последние семь лет он посвятил борьбе за освобождение своего народа и редко имел возможность удовлетворять свои чувственные порывы, да к тому же не думал о необходимости иметь сыновей, которые могли бы пойти по его стопам и стать вождями племени. Вопреки традиции он не завел гарема, не имел ни жен, ни наложниц и развлекался лишь со знойными куртизанками из соседнего племени Бен Аммер или арабскими красотками бедуинов-кочевников, никогда не задерживаясь надолго, не позволяя им наскучить ему или преследовать ревностью и хитрыми уловками, рассчитанными на то, чтобы привлечь внимание щедрого берберского вождя.
Алисон Викери оказалась единственной, которой Джафар хотел обладать. Но не так, как принято среди соотечественников. Хотя берберы позволяют куда больше свободы своим женам, чем арабы, однако в восточной культуре женщина рассматривается лишь как предмет наслаждения и годится, кроме этого, лишь на то, чтобы рожать детей. Но Алисон значила для него так много! Он чувствовал, ощущал, что она может коснуться потаенных сторон его души, понять, может быть, утешить, дать столько наслаждения, как ни одна женщина в мире.
Джафар дотянулся до локона, спадавшего на плечи, осторожно погладил. Волосы почти высохли и сладко пахли травами, которые Джафар добавлял в воду.
Он ощутил новый прилив желания. Стоило лишь взглянуть на Алисон, и Джафар изнывал от нетерпения поскорее припасть к этим губам, овладеть этим нежным телом. Она будет любить его безудержно, неистово, как гордая соколица, если придет по собственной воле. По собственной. И он хотел этого больше всего на свете, если не считать жажды мести, хотел видеть на лице девушки ту же любовь и преданность, с которой смотрела его мать на отца, хотел глядеть в затуманенные страстью глаза, день за днем наблюдать, как ее живот набухает его младенцем…
Грудь Джафара неожиданно сдавило свинцовой лентой, перед глазами стояло ослепительное видение. Его ребенок. Сыновья, которые унаследуют от матери неукротимое мужество. Дочери, которые будут обладать таким же страстным и независимым характером…
