Николь Джордан - Повелитель желания
Полная зависимость от Джафара и беспомощность лишь усиливали отчаяние. Ее жизнь спасена человеком, которого она поклялась ненавидеть!
Она не обращала внимания на гостей, приходивших навестить больную. Тагар просиживала с ней по нескольку часов каждый день, старалась развлечь, но все попытки доброй женщины завязать беседу были напрасны — Алисон почти не отвечала. Злосчастный Сафул точно выразил собственные мысли Алисон, когда пришел повидать ее. Она не слишком сильно ударила его по голове в тот вечер — пострадали лишь его гордость и честь, поскольку Джафар освободил его от обязанностей стража и назначил трех других воинов на его место. Слишком горько было Сафулу сознавать, что он не оправдал доверия повелителя.
— Моя душа темна и мрачна, — сказал он ей по-берберски, дожидаясь, пока Махмуд старательно переведет его слова.
Алисон устало опустила ресницы, слишком измученная и несчастная, чтобы беспокоиться о чьей-то душе, даже своей собственной. Особенно собственной.
Только Махмуд, надо отдать ему должное, пытался развеселить девушку. Он даже принес ручную ящерицу, всю в черных полосках, которую называл «песчаной рыбой».
— Смотрите, госпожа, я заставлю ее танцевать! — Ящерица действительно танцевала, за что и была вознаграждена жирной мухой. В других обстоятельствах Алисон уговорила бы мальчика освободить несчастное создание, поскольку считала, что грешно держать в заточении живое существо. Но Махмуд, очевидно, нежно любил уродливую рептилию, вероятно, потому, что она в отличие от других людей не замечала изуродованного шрамом лица и хромоты. Однако даже сейчас Алисон не могла разделить боль мальчика — ее собственная была слишком велика, безнадежность слишком ошеломляюща.
Ее состояние больше всего тревожило Джафара. Алисон медленно выздоравливала, но блеск в глазах исчез, огонь в душе погас. Алисон проявила нечто, похожее на прежнее страстное непокорство, которым обладала раньше в столь большой степени, лишь единственный раз, в то утро, когда он впервые мыл ее после того, как она пришла в сознание. Девушка выглядела невыносимо трогательной, когда пыталась прикрыть руками наготу и приказала Джафару выйти из комнаты. Но не прошло и минуты, как ее силы окончательно истощились. Он выиграл поединок, но победа не давала удовлетворения.
Однако Джафар не думал отказываться от своих обязанностей — регулярно менял повязку на ране, старательно массировал укушенное бедро, чтобы сохранить упругость мышц, продолжал собственноручно кормить Алисон, хотя она могла держать ложку. Но она не съела бы ни кусочка по своей воле, если бы Джафар не заставлял ее насильно. И он по-прежнему мыл ее.
Через четыре дня после того, как лихорадка спала, Алисон лежала неподвижная и ко всему равнодушная, пока Джафар снимал с нее одежду. На какой-то короткий момент, когда он снимал повязку с раны, девушка попыталась сдвинуть ноги, но Джафар угрожающе нахмурился. В глазах сверкало что-то покровительственное и свирепо-властное.
Смирившись, Алисон отвела глаза, оставив все попытки сопротивляться.
— Кожа уже не такая распухшая и красная, — заметил он, осторожно промывая рану.
Алисон равнодушно, едва заметно пожала плечами.
— Ты сказал, что в пустыне раны заживают быстро. «Физические раны, да, — подумал Джафар, — но не отчаяние, пожирающее ее». Ему хотелось хорошенько встряхнуть Алисон, вдохнуть в нее жизнь, стереть клеймо неудачи с души. Хотелось видеть, как возвращается мужество, тот неукротимый дух, которые так притягивали его к этой девушке, хотелось возродить страсть, бывшую неотъемлемой частью ее характера, снова ощутить жар и медовую сладость между этих нежных бедер.
Он намеренно расчетливым жестом прижал влажную тряпку к треугольнику густых каштановых волос, но Алисон лишь бросила на Джафара короткий испуганный взгляд и снова устало закрыла глаза, не заботясь о том, что он с ней делает.
Подавив нарастающее нетерпение, Джафар медленно провел тряпкой по шелковистой коже ее живота и, когда девушка не откликнулась, накрыл рукой маленькую упругую грудь.
Каким хрупким казался сосок, упиравшийся ему в ладонь!
Джафар внезапно ощутил напряжение, не имевшее ничего общего с чувственным желанием, — нежность, потребность заботиться и защищать, находившиеся в таком противоречии с инстинктами воина, заполонили его. Что такое в этой пичужке возбуждает в нем столь странные чувства? Джафар никогда не был особенно добр с женщинами, однако обнаружил, что желает… нет, жаждет, утешить и ободрить Алисон, влить в нее свою силу.
Джафар нехотя отнял руку, больше не желая ни к чему принуждать девушку, надеясь, что вскоре безразличие ко всему окружающему исчезнет и она станет прежней.
На следующий день Джафару удалось добиться гораздо большего. Когда он поднял длинную сорочку, обнажив худенькое тело, Алисон вышла из оцепенения настолько, что нашла в себе силы запротестовать. Правда, это ни к чему не привело. Джафар, не обращая внимания на поток проклятий, продолжал обтирать ее прохладной водой. Алисон неожиданно все поняла, и пальцы ее невольно сжались в кулаки.
— Я сама могу это сделать, — сухо сообщила она.
— Не можешь. Ты слаба, как новорожденный ягненок.
— Но это просто неприлично — мужчина не должен ухаживать за больной.
Легкая усмешка промелькнула на лице Джафара.
— Аллах, сохрани меня от притворной стыдливости женщин! Я уже видел тебя без одежды, cherie! Мои губы испробовали сладость каждого кусочка кожи. Тебе нечего скрывать от меня.
Слабый румянец, окрасивший щеки, был первым настоящим признаком того, что к Алисон постепенно возвращается жизнь. Джафар молча смотрел на девушку, чувствуя, как не изведанные доселе странные ощущения теплоты и счастья захлестывают его приливными волнами.
— Я рад помочь тебе, Эхереш.
— Просто тебе нравится меня дразнить.
— И это тоже, — весело рассмеялся Джафар. — А ты, в свою очередь, находишь удовольствие в том, чтобы на каждом шагу противиться мне. Клянусь, ты упряма, как отродье косоглазой козы.
Его добродушные шутки возымели желаемое действие. Алисон уставилась на него с чем-то вроде былого задора. Однако теперь, добившись отклика, он не собирался отступать. Закончив обтирать девушку, Джафар небрежно объявил, что сейчас вымоет ей голову.
Алисон надулась, но под конец была вынуждена покориться. К ее полному смятению, оказалось, что простая процедура мытья и расчесывания волос была куда более чувственной и интимной, чем прикосновения его рук к обнаженному телу. Алисон закрыла глаза. Усталость и равнодушие медленно отступали. Как может этот холодный, безжалостный человек, каким она его считала, выказывать столь бесконечную, безграничную нежность?
