Эмине Хелваджи - Дочь Роксоланы
– Что?!
– А вот то. Мы-то с тобой, понятное дело, скорее шкуру с себя позволим содрать, чем допустим такое. Но им про то откуда знать? Скажешь, не бывает иначе?
– Дурак буду, если такое скажу. – Шляхтич тяжело уронил голову.
– Во-от, – подтвердил казак. – Им-то неведомо, что мы оба за них головы положим, а если до дома доберемся, так не в рабыни, а в жены возьмем. Разве мы им об этом сказали? Так что не один ты дурень, я не умнее.
– А если скажем, думаешь, поверят? – Ежи смотрел не на товарища, а в вечернее небо за бойницей.
– Меня об этом спрашиваешь? Лучше свою спроси, безымянную. А я Михримах свою спрошу.
На сей раз промолчал уже Ежи. Задумался.
По всему выходило, что если он и был готов ломать свою прежнюю жизнь, то лишь наполовину, не до конца. Ну, полюбил юную турчанку, ну, важно это, конечно, ну, даже очень. Но ведь не любовь в жизни самое главное, так ведь?
А теперь, если рассудить, дело идет к тому, чтобы ту, прежнюю жизнь, забыть вовсе. И целиком посвятить себя жизни новой. В которой уже отвечать будешь не только за себя, защищать не только свою честь, но и жену свою, а потом и детей своих. Потому как сам ты, может, и прежний, вот только сердце уже не свободно. Отдано оно ясноглазой, младшей из близняшек, даже имени которой он до сих пор не знает…
Да что уж химерами себя тешить! Какой там побег – вот и Тарас об этом не всерьез, а для примера сказал. Их из неволи даже коронное войско не вызволит, не то что двое девчат.
И все равно… Что бы он только ни отдал, лишь бы не через решетку поговорить, а обнять по-настоящему, прижать к себе, приголубить, поцеловать. Ох!.. Все помыслы только о ней.
Что такое вообще бывает, Ежи понял с ослепительной ясностью лишь сейчас. Выходит, дважды он свободу потерял: один раз – угодивши в плен, а второй… Что до второго, так он ничуть не против.
Как тут говорят – кисмет. Потому что слова «провидение», а тем паче «рок» – не в ходу.
Значит, так тому и быть!
– …Вот и со мной тоже… – Ежи очнулся от голоса Тараса: тот, видать, без слов все понял. – Если вдруг выберемся, не жить мне без Михримах. Не смогу я уже по-старому, без нее. Хоть бранись последними словами, хоть в ладоши плещи, что случилось так. Правильно говорят: сердцу-то не прикажешь, оно само тебе прикажет. И уж никуда ты не денешься, будешь исполнять его волю. И знаешь что? А мне это по нраву! Отсеку старое одним ударом! Эх, Латинская Грамота, тебе и самому, поди, красивее не сказать! Как саблей по жилам. И начну по новой, с чистого листа.
– Вместе начнем, – кивнув, поддержал его Ежи. – Девы-близнецы уже у нас в сердце, у каждого своя, вот пусть так навсегда и останется! Верно?
Казак не ответил, молчал – но как-то иначе, чем в прошлые разы.
Шляхтич стремительно оглянулся.
* * *«Девы-близнецы», замерев, смотрели на них из соседних бойниц. Каждая из своей.
– Вот слушали бы вас и слушали… – мечтательно произнесла одна из них.
Ежи кинулся не к ней, а ко второй, каким-то неведомым чутьем угадав, что это – младшая, его. Тарас, точно так же безошибочно определив, где старшая, рванулся к своей, к Михримах.
– Руку! Руку покажи! – жарким и быстрым шепотом сказала младшая, когда Ежи, змеей растянувшись в узком для него бойничном пространстве, первым делом сунулся было к ней лицом. И когда он, не понимая, но повинуясь, протянул ей руку, досадливо уточнила: – Да не эту! Левую!
Он снова повиновался. Девушка схватила его левую кисть своей узенькой, но твердой ладошкой, внимательно обследовала – и на ощупь, и навзрячь.
– Ну, что там? – Ежи, уже немного опомнившись, постарался пошутить. – Все пальцы на месте?
– Все, – с непонятным выражением ответила близняшка. И еще более загадочно продолжила: – Значит, не ты мне Хызр, а я тебе. Ну, не-Хызр, а теперь давай, хватайся-ка за шнур и тяни к себе. Я ведь тебе не Дэванэ, чтоб такую тяжесть по стене вверх таскать!
Шелковый шнур был тонкий, скользящий в руках, но прочный. Как раз чтобы выдержать вес небольшого, но и правда грузного мешка.
3. Сталь и камень
– А мы к вам – с загадками!
Эти слова произнесла старшая близняшка. Не сразу, понятно. Сперва были втянуты в каземат оба мешка, а потом еще многое говорено-переговорено. Очень многое.
Теперь вот можно и расслабиться, о загадках вспомнить.
– Это с какими ж еще? – Тарас, не в силах оторваться, жадно всматривался в бойницу.
Ежи, не в силах скрыть улыбку (благо, что Тарас сейчас ничего по сторонам не замечал), смотрел, как сразу просияло лицо товарища по несчастью, едва лишь тот снова услышал голос Михримах. «Интересно, – подумал он, – а мое лицо тоже загорается каждый раз, когда я слышу этот тонкий голосок моей, младшей?»
– Сами вы – две загадки, – засмеялся Ежи, помогая приладить сиденье-жердочку.
Тарас успел раньше, так что Михримах уже сидела на своих «качелях», а вот теперь и младшая перебралась. Ну точно пара синичек на ветке, которые ой как горазды пощебетать. Для чего-то имена выпытывают, обещают какие-то сказки, а что за сказки – непонятно…
– Сейчас все будет понятно, даже тебе, победитель змеюк, – уверенно сообщила младшая.
«Надо бы все же опять спросить ее имя, – мелькнуло в голове Ежи, – теперь, наверное, не откажется назвать…»
Надо – но позже. Не сейчас.
– Никакой я не победитель змеюк, – замотал головой Ежи. – Так уж вышло, что я в жизни ни одной змеи не убил, даже лягушки ни одной. Вот, может, комары да мошки мелкие считаются?
«Это если людей не считать», – добавил он про себя. Потому что людей-то убивать приходилось, как иначе. В бою. Это небось не считается. Ведь воинского же сословия род Ковынских, не пахотного…
– Тогда будешь победителем мошек, – фыркнула младшая. – Не спорь! Раз написано на роду побеждать, значит, придется.
– Договорились. – Ежи, уступая, поднял руки в шутливом жесте, но будто и правда отдавая себя на милость. – Если грянет какая-нибудь опасность на твоем пути, маленькая, то непременно зови меня – всех одолею!
– Я не маленькая, – свирепо прозвучало в ответ, но слышно было: предложение пришлось по нраву.
– А я нешто не победитель? – вмешался в беседу Тарас, на миг оторвавшийся от созерцания своей Михримах и тут же почти испуганно вновь прикипевший к ней взглядом: уж не исчезла ли? – Мне только дай в руки добрую саблю, так я всех гадов в округе порубаю, как человечьих, так и безногих!
Девочки, не сдержавшись, расхохотались в голос.
– Саблю тебе еще дай! Вот уж смутьян так смутьян! По-гречески правильнее всего выходит!
– И ничего не смутьян. – Тарас хоть и скорее только для виду, но все-таки обиделся. – Я ж сказал – только гадов рубать буду, значит, за дело, а не просто так. Где же тут смута? Разве ж она такая?
