Линда Ли - Белый лебедь
— Вы предложили мне выступить только для того, чтобы меня освистали?
Он резко и коротко засмеялся.
— Может быть, тогда Бостон забудет, как ужасно было выступление Меган. — С каждым словом его голос звучал все увереннее. — Может быть, тогда они забудут, что вы должны были получить сольный дебют. Может быть, тогда они поймут, что вы его не заслуживали. Вы ничуть не лучше множества девушек, которые полагают, что можно проложить себе дорогу дешевым кокетством. Я разгадал вас!
Сознание, что он использовал ее, а потом отшвырнул, ударило Софи прямо в сердце.
Взгляды их скрестились, и он усмехнулся.
— И теперь вы покажете Бостону, что понятия не имеете о хорошей музыке, а уж тем более о Бахе.
Выйдя из здания суда, Грейсон направился в свою контору в «Белом лебеде». Нужно было наверстать потерянное время. Уже не раз его давнишние клиенты выражали озабоченность тем, что он не занимается делами. Никогда еще он не был так выбит из колеи. Но, увидев на обочине тротуара грузовую повозку, он замер на месте.
«Перевозка мебели. Лучшие в своем деле». Он бросился в дом, но там ему пришлось отскочить в сторону, потому что два коренастых человека тащили куда-то книжные полки.
Его книжные полки.
— Что за черт! — пробормотал он. Он остановил носильщиков.
— Что это вы делаете?
Тот, кто шел впереди, ухмыльнулся:
— Да вот, передвигаем.
— Зачем?
Тот пожал плечами:
— Не знаю. Спросите об этом хозяйку.
И они, поставив полки в его контору, вернулись в библиотеку, чтобы взять оттуда шкаф из орехового дерева.
Грейсон отправился искать хозяйку.
Он нашел ее в библиотеке. Услышав его голос, она повернулась к нему. Они сверлили друг друга взглядами, и все их невысказанные мысли повисли, мерцая в воздухе.
Он увидел в ее глазах ненависть, их золотисто-коричневый цвет потемнел, и зеленых крапинок не было видно. Она стояла и смотрела на него, и ему показалось, что она хочет что-то сказать. Но она равнодушно повернулась к окну.
— Что вы делаете? — сердито спросил он. Она пожала плечами.
— Выношу мебель из библиотеки. — Он сжал кулаки.
— Это я вижу. Я спрашиваю — зачем?
— Я хочу превратить ее в музыкальную комнату, — как это и предполагалось раньше, — ответила она бодро и деловито. — Я не знала, куда вы захотите, чтобы вам доставили мебель. Поэтому я велела поставить ее в вашу контору, пока вы что-то не решите. Вы или помогите, или уйдите.
— Я уйду, разумеется, — сдерживая бешенство, прошипел он, — как только найду новое помещение под контору. Пока же мне нужно где-то принимать клиентов, и до того времени я буду работать в «Белом лебеде». Я был бы вам весьма признателен, если бы вы создавали хотя бы видимость приличий и не разогнали бы всех моих клиентов. Вряд ли они преисполнятся ко мне доверия, если я буду их консультировать в помещении, забитом книжными полками.
Он пошел искать носильщиков, но те уже загрузились в, свой фургон и укатили. Сердито сверкая глазами, Грейсон ворвался в контору, но из-за полок не смог сделать там и двух шагов.
— Черт бы вас побрал, Софи! — рявкнул он. Но, оглянувшись и увидев, что она стоит посреди конторы скрестив на груди руки, он перелез через кипу книг по юриспруденции и добрался до своего кожаного кресла. Он намерен снова стать хозяином своей жизни, даже если это желание его вконец доконает.
На следующий, день, снова явившись в «Белого лебедя», он обнаружил там Маргарет, Диндру и Генри. Они только что вернулись из поездки и теперь толпились в холле, а вокруг беспорядочно сгрудились их чемоданы.
— Что здесь происходит? — спросил он без обиняков. Все трое круто повернулись к нему, и он увидел на их лицах тревогу.
— Мы и сами не знаем, — ответила за всех Диндра. — Мы только что вернулись, и Софи нам и двух слов еще не сказала. Не успели мы войти в дом, как она спустилась вниз — тихо-тихо — и направилась в библиотеку, о чем-то упорно размышляя.
— Ты бы поговорила с ней, Ди, — предложил Генри.
— Нет, с ней говорить будешь ты. Она такая… решительная и сосредоточенная. Хотя я понятия не имею на чем.
— Это верно, — пробормотали Диндра и Маргарет.
— Я сам поговорю с ней, — заявил Грейсон, снимая пальто. Войдя в библиотеку, он замер, изумленный.
Софи стояла на невысокой стремянке и смачивала водой разрисованные красной краской обои.
Сзади неслышно подошел Генри, и мужчины уставились на Софи.
Она не обратила на них внимания.
Наконец Генри откашлялся и окликнул ее. Она, обернулась, чуть не упав с лестницы, и, наверное, упала бы, если бы Грейсон не бросился к ней и вовремя не подхватил ее. Оказавшись в его объятиях, Софи какое — то время внимательно смотрела на него, а потом начала вырываться.
— Пустите меня, — сердито потребовала она. Грейсон разжал руки. Воздух в комнате был холодный и промозглый, в точности такой, как на улице в этот короткий зимний день.
— Что произошло за то время, что мы были в отъезде? — поинтересовался Генри.
Софи посмотрела на него, не выпуская из рук мокрую кисть. Затем покосилась на Грейсона и сухо улыбнулась:
— Мы наконец пришли к соглашению о том, в каком направлении будут двигаться дальше наши жизни.
Она бросила кисть в ведерко, расплескав воду, натянула какие — то странные перчатки и, наклонившись, потянула обои за край. Потом потянула сильнее, дернула, и обои отошли от стены.
— Смотрите-ка, получилось?
Грейсон повернулся и выбежал из библиотеки. Дальше все продолжалось в том же духе. День за днем она отдирала обои и новые стенные панели орехового дерева. Вскоре остались только четыре обшарпанные стены и пол из твердого дерева. А когда она не трудилась над библиотекой, она играла на виолончели.
Несмотря на свою ярость, всякий раз, когда начинала звучать музыка, Грейсон откидывался на спинку кресла и слушал, окруженный высокими полками с книгами. Софи поразила его в тот момент, когда он впервые услышал, как она играет. Но теперь ее талант действовал на него завораживающе, и он не мог себя заставить не слушать ее. Сколько раз он перелезал через горы книг и стоял в холле, испытывая мучительное желание посмотреть на нее!
Большинство музыкантов, играющих на струнных инструментах, — люди аккуратные и дисциплинированные, старающиеся держаться незаметно, чтобы не заслонять собой музыку. Они являются как бы посредниками между композитором и инструментом, и их задача — донести до слушателя замысел создателя того или иного произведения. Но в данном случае люди замечали именно Софи. Ее тело двигалось рядом с инструментом, и казалось, она подчиняет ноты своей воле, словно хочет кому-то что-то доказать.
