Элоиза Джеймс - Укрощение герцога
– О, такая уж у меня память, – ответил он непринужденно.
– Какая такая?
– Такая, что не дает мне забыть даже самые мелкие подробности, какими бы отвратительными они ни были.
– Что вы имеете в виду? – спросила заинтригованная Джиллиан.
Она все время наклонялась к нему, смотрела на него зелеными глазами и дотрагивалась до его рукава.
– Я помню бессмысленные даты.
– Например?
– К примеру, 13 января 1786 года, когда мне подарили первого пони. Или 2 февраля 1800 года – тогда меня выгнали из Оксфорда. Не в первый раз.
– Как любопытно! – восхитилась Джиллиан. – Вы хотите сказать, что запомнили всю пьесу, прочтя ее всего один раз, ваша светлость?
Он улыбнулся.
– Я ненавижу свой титул. Не можете ли вы называть меня просто Рейфом?
– Это было бы неуместно, – ответила Джиллиан, но глаза ее смеялись. – Но я попытаюсь сократить ваш титул, ваша светлость.
Имоджин была вынуждена признать, что Джиллиан Питен-Адамс действительно красивая женщина. Глаза у нее были ясными, как морская гладь. Нашлись бы и такие, кто счел бы, что Джиллиан Питен-Адамс очаровательно улыбается. И Рейф определенно был одним из них.
– Значит, ты решилась на безумную авантюру – отправиться в Силчестер с братом Рейфа? Хотя прекрасно знаешь, что твоя репутация может пострадать от этого, а то и вообще будет погублена, – заметила Джози, прерывая раздумья Имоджин.
– Меня не узнают, – спокойно возразила Имоджин.
– Неужели тебя ничуть не беспокоит такая вероятность?
– Нет.
И это на самом деле было так. Она боялась того, что не могла открыть Джози: что потеряет голову от жарких поцелуев Гейба и падет их жертвой, хотя, судя по тому, как холоден он был с ней сегодня, между ними не возникнут длительные отношения.
– Должна признаться, – задумчиво сказала Джози, – что я тебе завидую.
Имоджин фыркнула.
– Тебя не волнует твое доброе имя и опасность навлечь на себя презрение общества. Ты без малейшего усилия завладела вниманием нашего отныне трезвого опекуна, и не пытайся притворяться, что это не так, Имоджин, я не слепая, а теперь не моргнув глазом отправляешься искать приключения, которые в лучшем случае можно назвать декадентскими. Если не совершенно неприличными. И к тому же с братом нашего опекуна. Право же, в этом есть что-то библейское.
– Ты обладаешь даром так очаровательно все излагать, – заметила Имоджин, поднимаясь и набрасывая на плечи театральный плащ. Ввиду несчастного случая с винным бочонком золотое платье миссис Ловейт было непригодно для вечернего выхода, но наряд, предназначенный для Белинды, оказался столь же кричащим и мог послужить блестящей маскировкой. Платье было алым в горошек и отделано черной тесьмой. Пояс к нему тоже был черным и украшен диковинными письменами ярко-алого цвета, хотя, судя по всему, он существовал только для обрамления чрезвычайно низкого декольте.
– Хорошо, что мне не придется играть в этой пьесе, – заметила Джози. – Я бы не влезла ни в одно из этих платьев.
– Я и сама с трудом в них втискиваюсь, – призналась Имоджин, опуская глаза. Ее груди ненадежно поддерживал алый корсаж, если узкую полоску атласа можно было назвать этим словом.
– Пожалуйста, позаботься о том, чтобы тебя не узнали, – сказала Джози вслед уходящей Имоджин.
Имоджин ответила улыбкой.
– Я не беспокоюсь. Я вдова, а в этом состоянии есть некоторые преимущества.
– Знаю. Я просто очень эгоистична.
В голосе Джози прозвучала нотка печали, и это не ускользнуло от Имоджин.
– Что ты хочешь этим сказать?
Глаза Джози увлажнились.
– Я не хочу, чтобы из-за тебя разгорелся скандал, потому что и без того мне трудно выйти замуж. Если узнают, что у тебя связь с незаконнорожденным братом Рейфа, как мне найти мужчину, который пожелает взять меня в жены?
На мгновение Имоджин пронзило чувство вины.
– О, дорогая, не беспокойся! – Она вернулась поцеловать сестру. – После сегодняшнего вечера я больше не стану выезжать с мистером Спенсером. И ты не должна волноваться из-за будущего весеннего сезона. Ты красивая молодая женщина.
– Я… – начала было Джози, – я устала от этих мыслей.
– Я буду крайне осмотрительной, – пообещала Имоджин.
Он стоял, прислонившись к стене фруктового сада и ожидая ее. Несмотря на то что сурово увещевала себя, пока спускалась по лестнице, невзирая на флирт с Рейфом и беседой с Джози… Имоджин почувствовала, как быстро и сильно забилось ее сердце.
Совесть ее не дремала и продолжала яростный монолог: «Ты ведешь себя не лучше шлюхи! Днем ты целуешь одного брата, а…»
Он двинулся навстречу приветствовать ее. Лицо его было затенено низко спускавшимися и переплетавшимися ветками яблонь, а поля шляпы опущены.
Она не могла видеть его глаз: были ли они бесстрастными, невыразительными, равнодушными, как за ужином? Но он заговорил, и его медлительная профессорская речь проникла в нее до костей и растопила их.
– Леди Мейтленд, я боялся, что вы не придете.
– Точность – вежливость королей, – сказала Имоджин. – А так как я не особа королевской крови, то с моей стороны было бы самоуверенностью приходить вовремя.
Он наклонился поцеловать ей руку.
– Я рад вас видеть. Опасался, что вы передумали.
– Это почти так. Куда мы отправимся сегодня?
Он придержал для нее приоткрытыми ворота сада.
– Может, предоставить пестрой толпе в Силчестере забавляться на ее собственный вкус? В Мортимере идет пантомима.
– Разве сейчас подходящее время для пантомимы? Разве не рано? Ведь еще только октябрь.
Гейб подсадил ее в экипаж.
– В Лондоне пантомимы играют ежедневно три месяца подряд, вплоть до Рождества. Признаюсь в своем детском пристрастии к пантомимам.
Имоджин усаживалась, расправляя складки плаща таким образом, чтобы ее полуобнаженные груди были не слишком на виду.
Коляска рванула с места, и Имоджин вдруг охватил приступ паники. Что, если он захочет поцеловать ее немедленно? Она пыталась придумать какую-нибудь тему, чтобы завести неспешную вежливую беседу.
– Вы видели когда-нибудь Джозефа Гримальди?
– Клоуна? В прошлом году смотрел спектакль с ним. Думаю, его интерпретация «горячих булочек» перещеголяла бы вас и прелестную Кристабель. Вы получили бы огромное удовольствие.
Больше Имоджин не могла ничего придумать, а Гейб, похоже, также имел мало желания разговаривать с ней, хотя и не проявлял склонности набрасываться на нее прямо в экипаже и целовать. Это ее сбивало с толку. Нынче днем они с Рейфом болтали так непринужденно! Затянулось ли их молчание потому, что Гейба интересовала лишь доступность женщины и у него не было причины развлекать ее беседой?
