Элизабет Хойт - Герцог полуночи
— Артемис…
Она наконец-то взглянула на него и совершенно спокойно, без каких-либо эмоций произнесла:
— Хорошо.
Этот момент должен был стать триумфом — ведь он завлек в ловушку свою богиню, — но вместо этого Максимус ощутил чувство грусти. И внезапно он понял: Артемис никогда не принадлежала ему по-настоящему — только физически.
Вероятно, именно поэтому его поцелуй был таким яростным и неистовым.
Но ее губы послушно раскрылись под его губами, и эта ее податливость еще сильнее взбесила его, так как он знал, что она ненастоящая. Максимус перекатился на любовницу, навалившись на нее всем телом. Эта женщина — его женщина, и он сделает для нее все, что угодно, даст ей все, что она пожелает — только бы она не оставила его.
Внезапно отворилась дверь спальни, но герцог тут же рявкнул:
— Убирайтесь!
Раздался женский писк, и дверь быстро закрылась.
— Так нехорошо, — пробормотала Артемис с укоризной.
— А ты хотела бы, чтобы служанка стала свидетельницей того, что мы делаем? — проворчал Максимус.
— Не будьте таким грубым. — Она толкнула его в грудь, и он неохотно сдался, так как понимал, что ведет себя как последний мерзавец. А Артемис — восхитительно нагая — встала с кровати. — Кроме того, слуги и так очень скоро все узнают, разве нет?
Максимус фыркнул и, вытянувшись, похлопал ладонью по постели.
— Иди же ко мне…
— Это то, что вы хотите? — Она приподняла изящную бровь.
— То, что я хочу, я не могу иметь.
— Не можете? Но вы же герцог Уэйкфилд, один из самых влиятельных пэров Англии… Вы заседаете в парламенте, владеете многими поместьями, у вас так много денег, что вы можете в них купаться, а когда и этого вам недостаточно, вы по ночам ходите в Сент-Джайлз, чтобы поиграть со смертью. — Нагнувшись, Артемис подобрала сорочку, которую сбросила ночью, и, выпрямившись, пронзила его дерзким взглядом. — Разве это не правда?
— Ты же знаешь, что правда. — Герцог криво усмехнулся.
— Тогда, ваша светлость, вы хотите получить меня, не так ли? Только не оскорбляйте меня, говорите честно…
Максимус зажмурился и, тяжко вздохнув, пробормотал:
— Артемис, скажи, чего ты хочешь?
Она молчала. Тишина нарушалась только тихим шелестом. И, открыв глаза, герцог увидел, что Артемис затягивает пояс его халата, надетого поверх сорочки.
— Думаю, ничего, — ответила она наконец. Потом добавила: — Возможно, свободы.
Свобода? Озадаченный словами любовницы, герцог с удивлением смотрел на нее. Что означала свобода для такого непокорного созданья? Может, она хотела совсем уйти от него?
— Я не позволю тебе уйти, — заявил он.
— А я просила об этом? — Она язвительно взглянула на него.
— Но Артемис…
— В данный момент я хочу только одного освободить своего брата. Ведь это вы надели на него цепь?
— Конечно, я надел на него цепь. Твой брат быстро поправляется и стал очень сильным. — Максимус нахмурился. — Теперь, когда он может двигаться, тебе не следует посещать его.
Артемис насмешливо взглянула на Максимуса, и тот, поморщившись, добавил:
— Я могу найти для него подходящее помещение, возможно, комнату с решетчатой дверью…
— Вы хотите сказать, клетку?
— Мы уже обсуждали это, и я сказал, что не позволю безумцу находиться рядом с тобой.
Тяжело вздохнув, Артемис села на кровать рядом с любовником.
— Четыре года назад брат проснулся в таверне, окруженный телами троих своих друзей. Но он не убивал их. Его можно обвинить только в том, что он слишком много выпил накануне.
— Тогда почему же Килборна поместили в Бедлам? — осведомился Максимус.
Артемис снова вздохнула.
— Потому что никто не верил ему, когда он говорил, что не помнит, что произошло и как убили его друзей. Потому что мой дядя решил: лучше поскорее отправить его в Бедлам, чем рисковать заключением в тюрьму.
— Ты ожидаешь, я поверю в его невиновность?
Она решительно кивнула.
— Да, я ожидаю, что вы поверите мне, когда я говорю, что знаю своего брата и знаю, что он никогда никого не убил бы в пьяном угаре, тем более своих друзей.
Он молча смотрел на Артемис, такую пылкую, так храбро защищавшую своего брата. Более того, он даже ревновал из-за того, что она испытывала такие сильные чувства не к нему, а к кому-то другому.
— Хорошо, я подумаю об этом.
Она помрачнела.
— Но вы не можете держать его взаперти…
— Могу и буду. До того времени, пока не пойму, что он не опасен. Но я обещаю подумать. Не проси сейчас меня о большем. — Он почувствовал, что она обиделась, и попытался взять ее за руку. Но Артемис встала, и ее пальцы выскользнули из его руки.
— Надеюсь, вы не станете препятствовать мне видеться с Аполло, когда он поправится, — холодно проговорила она и тут же добавила: — А вы знаете, что все эти годы я в одиночку навещала его в Бедламе?
— Ладно, хорошо, — сказал он со вздохом.
— Вы очень добры. — Она склонила голову — надменно, как все королевы.
Герцог в раздражении поморщился и вновь заговорил:
— Но, Артемис…
Однако она уже вышла за дверь, и Максимус, снова вздохнув, быстро оделся и вышел из комнаты. Спустившись в подвал, он увидел, что Килборн лежал на койке, но сначала не понял, бодрствовал тот или спал. Приблизившись, герцог заметил блеск открытых глаз и проговорил:
— Милорд, где вы взяли подвеску, которую подарили сестре на ее пятнадцатилетие?
Килборн молча смотрел на него. Возможно, он действительно был ненормальным, но Максимус почему-то не считал виконта глупым.
— Понимаете, Артемис говорит…
И тут последовала реакция — рычанье. Затем Килборн поднялся, взял с пола блокнот и карандаш и, что-то написав, протянул блокнот герцогу. Тот медлил, и Аполло усмехнулся — как будто понимал его опасения.
Наконец, собравшись с духом, Максимус шагнул вперед, взял блокнот и тут же отступил назад. И только после этого взглянул на листок.
«Вы не имеете права называть мою сестру по имени».
— Она сама дала мне такое право. — Максимус посмотрел виконту в глаза.
Килборн презрительно усмехнулся и демонстративно снова развалился на койке.
— У меня нет времени на объяснения. — Максимус нахмурился. — Мне срочно нужно узнать, от кого вы получили эту подвеску. Я вызволил вас из Бедлама. Разве это — не плата за вашу свободу?
Приподняв бровь, Килборн выразительно посмотрел на цепь у себя на лодыжке. Максимус же вновь заговорил:
— Вы убили трех человек. Неужели вы ожидаете, что я позволю вам свободно расхаживать по дому, где живет моя сестра — и ваша, между прочим, тоже?
