А. Глебов-Богомолов - Фаворитки французских королей
Подробности его смерти, как, впрочем, и знаменитого Амбуазского заговора, читатель легко может найти в книге Оноре де Бальзака „О Екатерине Медичи“. Вот как описывает ее великий француз: „Комната, в которой поставил кровать Франциск II, примыкала к большой зале суда. В то время зала эта была отделана деревянной резьбой. Потолок был искусно выложен маленькими продолговатыми дощечками, затейливо разрисованными голубыми арабесками на золотом фоне. Часть этих дощечек, которые были отодраны около пятидесяти лет тому назад, достались одному любителю древностей. Эта комната, стены которой были покрыты гобеленами, а пол застлан ковром, была сама по себе настолько темной, что зажженные канделябры были бессильны рассеять этот мрак. Огромная кровать на четырех столбах с шелковым занавесом походила на гробницу. По одну сторону этой кровати находились королева Мария и кардинал Лотарингский. Екатерина сидела в кресле. Знаменитый Жан Шаплен, дежурный врач, которого сделали потом первым врачом Карла IX, стоял возле камина. В спальне царило гнетущее молчание. Франциск, изнуренный и бледный (переживал недавно все ужасы амбуазских казней), так глубоко зарылся в одеяло, что его загримированное лицо было еле видно. Сидевшая рядом на табуретке герцогиня де Гиз помогала юной Марии, а госпожа Фьеско, стоя в амбразуре окна, следила за каждым словом и взглядом королевы-матери, ибо она знала, как опасно положение Екатерины…
…Итак, в эту ночь вопрос о том, победит ли Екатерина Медичи или Лотарингцы, был поставлен со всей остротой. Прибытие канцлера Лопиталя и коннетабля де Монморанси означало мятеж и следующее утро должно было все решить…“
Утром „молодая королева вместе с герцогиней де Гиз встала посредине между хирургом (им был знаменитый Амбруаз Паре, пытавшийся, хотя и неудачно, спасти жизнь Генриху II), врачами и всеми остальными. Первый врач приподнял голову короля, и Амбруаз (прежде настаивающий на трепанации) сделал ему впрыскивание в ухо. Герцог и кардинал [239] внимательно за всем следили. В это мгновение канцлер Лопиталь распахнул двери королевской опочивальни. В ту же минуту в дверях раздался голос:
— Я прибыл как раз вовремя. Что же, господа, вы решили отрубить голову моему племяннику принцу Конде? Этим вы заставили льва выйти из своего логова, и вот он перед вами.
Это был коннетабль Монморанси.
— Амбруаз, — воскликнул он, — я не позволю вам копаться своими инструментами в голове моего короля! Короли Франции позволяют прикасаться к своей голове только оружию врагов во время сражения! Первый принц крови Антуан де Бурбон, принц Конде, королева-мать и канцлер — все против этой операции.
К великому удовольствию Екатерины, следом за коннетаблем вошли король Наваррский и принц Конде.
— Что все это значит? — воскликнул герцог де Гиз, хватаясь за кинжал.
— По праву коннетабля я снял стражу со всех постов. Черт возьми! Не враги же вас здесь окружают! Король, наш господин, находился среди своих подданных, а Генеральные штаты должны пользоваться в стране полной свободой. Я пришел сюда от имени Штатов! Я представил туда протест моего племянника принца Конде, которого триста дворян сейчас освободили. Вы хотели пролить королевскую кровь, чтобы погубить нашу знать. У меня больше нет доверия к вам“ господа Лотарингцы. Вы приказываете вскрыть череп королю. Клянусь вот этим мечом, которым его дед [240] спас Францию от Карла V, вам никогда этого не удастся сделать…
— Тем более, — сказал Амбруаз Паре, — что мы уже опоздали, гной разливается…
— Вашей власти пришел конец, — сказала Екатерина Лотарингцам, увидев по лицу Амбруаза, что надежды нет никакой.
— Вы убили вашего сына, государыня! — закричала Мария Стюарт и, как львица, метнулась от постели к окну, схватив за руку флорентийку.
— Милая моя, — ответила Екатерина, смерив ее холодным и пристальным взглядом, пропитанным ненавистью, которую она сдерживала уже в течение полугода, — причина смерти короля не что иное, как ваша неистовая любовь. Ну, а теперь вы поедете царствовать в свою Шотландию, и завтра же вашей ноги здесь не будет. Регентшей теперь стану я.
Врачи сделали какой-то знак королеве-матери.
— Господа, — сказала она, глядя на Гизов, — у нас условлено с господином Бурбоном [241], которого ныне Генеральные штаты назначили верховным главнокомандующим королевства, чтобы всеми делами отныне ведали мы. Господин канцлер!
— Король умер! — сказал гофмаршал, которому полагалось об этом объявить.
— Да здравствует король Карл Девятый! — вскричали дворяне, пришедшие вместе с королем Наваррским, принцем Конде и коннетаблем…
Едва только графиня Фьеско подвела к Екатерине герцога Орлеанского, которому через несколько мгновений суждено было сталь королем Карлом IX, королева-мать ушла, держа сына за руку. За нею последовал весь двор. В комнате, где Франциск II испустил дух, оставались только двое Лотарингцев, герцогиня де Гиз, Мария Стюарт и два стража у дверей, пажи герцога и кардинала и личные их секретари…
Столкнувшиеся интересы дома Бурбонов, Екатерины, Гизов, реформаторов — все это привело Орлеан в такое смятение, что, когда спустя три дня гроб с телом короля, о котором все позабыли, увезли на открытом катафалке в Сен-Дени, его сопровождали только епископ Санлисский и двое дворян. Когда это печальное шествие прибыло в городок Этамп, один из служителей канцлера Лопиталя привязал к катафалку странную надпись, которую история запомнила: „Танги дю Шатель, где мы? Вот ты был настоящим французом!“ Этот жестокий упрек падал на голову Екатерины, Марии Стюарт и Лотарингцев (любил ли хоть кто-нибудь из них короля). Какой француз не знал, что Танги дю Шатель истратил тридцать тысяч экю (своих средств — на наши деньги миллион) на похороны Карла VII, благодетеля своего дома!» [242] .
Скорбные слова! После которых уместен вопрос, любил ли хоть кто-нибудь из вышеперечисленных особ Франциска II.
Глава 7 Карл IX, или Екатерина Медичи — королева-регентша
И так, звездный час Екатерины пробил. Отныне именно ей и предстояло править. Мария Стюарт, удалившаяся сначала в Реймс, в монастырь Святого Петра (де Сен-Пьер), аббатисой которого была ее тетка, изливала свою тоску в стихах, которые сохранил нам в своих «Мемуарах» Брантом.
Весьма мало любящая своего супруга, но зато искренне любящая Францию, она, пожалуй, хотела бы остаться в ней навсегда, избрав местом своего пребывания Турень или Пуату. Но Екатерина, ревниво относящаяся к красоте и уму своей невестки, настойчиво стремилась выслать ее в Шотландию. В свое время Генрих II подпал под влияние и управлялся женщинами много старше его самого.