Сьюзен Кэррол - Серебряная ведьма
Когда он исчез за дверью сарая, она поежилась, вдруг почувствовав холод и одиночество. Зажав кулон Мартина в кулаке, она горестно посмотрела на него.
Выйти за него замуж. Именно это сказали ее сестры и Мари Клэр, и даже она сама обещала себе сделать это. А теперь и Симон советует. Но, убрав кулон под платье, Мири поняла, что после всего, что случилось, она никогда этого не сделает, и наконец-то поняла почему.
Она безнадежно влюблена в Симона Аристида.
Мири лежала на спине, подстелив под себя одеяло, которое дала мадам Мейтлан, чтобы она могла поудобнее устроиться на сеновале. Она устала, но сон все не шел, и в голову лезли бесконечные мысли о мужчине, который спал в другом конце сарая.
Ей пришлось потрудиться, чтобы убедить Симона прилечь, вместо того чтобы дежурить снаружи всю ночь. О малейшей опасности их могли предупредить собаки, убеждала она, и что будет с ним, если разразится гроза? Он может промокнуть, проведет ночь на сырой земле и совершенно устанет к утру. И все это без всякой разумной причины.
К ее большому удивлению, он согласился. Возможно, просто сильно устал, чтобы спорить с ней, хотя полностью понимал, что теперь не сможет закрыть между ними дверь, как это было в гостинице.
Однако Симону закрытая дверь не понадобилась. Как только они улеглись, он замолк и стал возводить между ними стену, которой не было. Это у него получалось превосходно.
Она повернулась на бок и смогла разглядеть его силуэт, едва заметный в тусклом лунном свете, проникавшем сквозь тучи и открытое окно сарая. Симон Аристид, человек, которого она любила всю свою жизнь, как бы она этого ни отрицала.
Она полюбила его, когда была еще наивной девочкой, очарованной красивым мальчиком с темными кудрями, темными как ночь глазами и невероятно очаровательной улыбкой, которого повстречала на скалистом холме в полночь.
Но то, что она чувствовала к Симону теперь, было гораздо глубже, чем увлечение молодости, когда ее привлекла его физическая красота. Она отчетливо видела все его недостатки. Не те шрамы, которые изуродовали его лицо, а те, которыми было покрыто его сердце, видела боль и мучительные воспоминания, которые заставили его уйти в себя, отгородиться от мира.
Она понимала, что он мог быть крайне безжалостен, если считал это оправданным. Жесткий и подозрительный, он не принимал ничего магического. Особенно упрям и непреклонен он был во всем, что касалось Ренара. Любовь к Симону была бы предательством не только Мартина, но и всей ее семьи.
Даже понимая, как это верно, видя суровую действительность ситуации, сознавая, что это невозможно, она все равно хотела прикоснуться к Симону, приласкать его, изнывала по теплу его губ в темноте. Пришлось крепко обхватить себя руками, чтобы сдержать свой порыв.
После того лета, когда он, молодой и амбициозный, нагрянул, словно ураган, на остров Фэр, Симон прошел длинный путь. Как бы он ни преуменьшал свою заслугу, но ради спасения Мейтланов он сильно рисковал. И вовсе не из личных интересов, как утверждал он, а из того же сострадания, которое заставило его утешать мадам Пиллар, грустить и молиться над могилой брошенного ребенка. Это была проверка его характера: горе, которое он пережил, после того как вымерла его деревня и вся семья, сломало бы многих.
Возможно, он сожалел, что был учеником ле Виза, этого фанатика, превратившего его в Ле Балафра, безжалостного охотника на ведьм. Симон мог расслабиться полностью только со своей лошадью, ухаживая за Элли с невероятной нежностью, подарить которую не мог больше никому. Мири это понимала. Любить лошадь, собаку или кошку было гораздо безопаснее… Общение с этими простыми существами давало человеку полнейшее понимание, любовь и доверие. Существование Симона было гораздо более одиноким, чем Мири, когда она вернулась на остров Фэр полгода назад в надежде обрести покой и счастье, которых там уже не было.
Девушка тяжко вздохнула. Ворочаясь в соломенной постели, она услышала, как пошевелился Симон, и поняла, что он тоже не спит. Почувствовал ли он, что она следит за ним? Его голос напугал ее.
– Кажется, гроза прошла стороной.
– Да, – согласилась Мири с грустью, глядя вверх через открытое окно. Последние тучи рассеялись, вышла яркая луна. – Еще один засушливый день. Бедная матушка-земля, – вздохнула она.
– Ле Виз сказал бы, что засуха – Божье проклятие, что французы прокляты за свои грехи.
– И он бы ошибся. Бог не такой жестокий, Симон. Он бы никогда не разрушил то, что создавал с такой любовью. Думаю, он стремится исправить даже самые худшие души. Я не особенно верю в ад.
– А я верю. Хотя не думаю, что это какой-то котел с расплавленной лавой или раскаленными углями, как заявлял ле Виз.
Мири хотелось разглядеть его лицо. Но даже в ярком лунном свете она видела лишь тень его головы, лежавшей на руках. Он тоже глядел в окно.
– Какой он, по-твоему? – тихо спросила она.
– Холодный. Темный. И если ты протягиваешь руку в пустоту, чтобы прикоснуться к кому-то, никого не находишь.
Пустота в его голосе ранила ее сердце. Намерения держаться от него на расстоянии сразу были забыты. Она пододвинулась ближе, он остался на месте, и пальцы их переплелись. После долгого молчания он заговорил, но уже не так уверенно:
– Мой отец согласился бы с тобой… о засухе. Помню его слова, когда урожай был уничтожен проливными дождями. Тогда он сказал мне, что природу понять невозможно. Можно только жить в гармонии с землей, радоваться дням изобилия, делая запасы на трудные времена, и верить в Бога, чтобы он хранил тебя.
– Жить в гармонии с природой, – прошептала Мири. – Именно этому учила меня мама.
– Ты бы поняла моего отца. Он… он бы с тобой отлично поладил.
– Уверена, он бы мне понравился. Расскажи мне о нем еще, – попросила она, ласково погладив его пальцы.
Она боялась, что он откажется. Заставить Симона говорить о семье было очень трудно, но, возможно, под покровом темноты ему будет легче, когда только руки касаются друг друга.
Поначалу он говорил медленно, потом стал охотнее описывать свою жизнь в маленькой деревне, пока она ясно не представила себе всю картину – от просторного поля до ухоженного дома.
Жавьер Аристид с натруженными руками делился с Симоном своей мудростью. Учил его всему, что знал об уходе за животными. Его мать, вечно занятая на кухне, содержала и дом, и семью в идеальном порядке, но всегда готова была приласкать его, лучезарно улыбаясь. А маленькая сестренка Лорена ходила за обожаемым старшим братом как привязанная, бежала к нему за утешением, когда разбивала коленку, или показывала маленькое сокровище, которое нашла.
Мири была уверена, что неосознанно Симон поведал ей, каким добрым, открытым, смешливым и шаловливым ребенком он был. Она заметила в нем ту деликатность, которую увидела во время их первой встречи, даже после того как он попал под влияние ле Виза, уловила драгоценные крупицы добра в мужчине, теперь крепко державшем ее за руку.
