Сьюзен Кэррол - Серебряная ведьма
Он отстранил ее, взял лицо в ладони и поцеловал глаза и щеки. Просто хотел, чтобы она не плакала. Он готов был поклясться, что не желал ничего другого, только остановить слезу в уголке ее глаз, и поймал ее губами, не задумываясь. Их губы слились, и соль ее слез смешалась со сладостью ее дыхания.
Симон сделал слабую попытку оторваться от ее губ, но она зарылась пальцами в его волосах, крепко обняв его, и гостеприимно раскрыла губы. Сопротивляться он больше не смог. Поначалу он целовал ее нежно, но язык его проникал все глубже и глубже в теплую бездну ее губ, Мири охотно отвечала ему, прижимаясь все сильнее.
Через ткань рубахи он почувствовал тепло и нежность ее груди и услышал биение сердца, такое же неистовое, как его собственное. Напряжение в нем достигло предела, захотелось поднять ее на руки и отнести…
Куда отнести? Положить ее на грубые половые доски сарая, словно какой-то солдат-мародер, желающий позабавиться с молочницей? Не было ни кровати, ни достойного места, чтобы любить ее. Негде было спокойно уединиться вдвоем. Этого никогда не было и никогда не будет.
Он со стоном оторвал свои губы от нее, хотя все еще был не в силах разомкнуть объятия. Обхватив ее за талию, он прижался лбом к ее лбу, и дыхание их слилось. Она погладила его по щеке, и рука ее скользнула вниз к открытому вороту его сорочки. Сердце его бешено забилось от нежного прикосновения ее пальцев к обнаженной коже. Симон схватил ее за руку, прижал к сердцу.
– О боже, Мири. Это… это неразумно.
– Знаю, – прошептала она. – Но почему у меня чувство, что именно так правильно?
– Не знаю. Никогда не понимал этого сумасшествия между нами.
– Сумасшествия? – печально повторила она. – Да. Думаю… это так.
Она оттолкнула его, и он неохотно отпустил ее.
– Прости, – сказала она, покраснев. – Не знаю, что со мной было. Мне… мне так стыдно.
– Не надо стыдиться. Это скорее моя вина, чем твоя. Я обещал, что никогда не поцелую тебя снова.
Мири вздохнула:
– Если ты не заметил, Симон, я тоже целовала тебя.
Она провела пальцами по серебристой цепочке на шее, что часто делала, когда тревожилась или пугалась. Впервые он заметил, что на цепочке висит замысловато гравированный кулон.
– Что это? Какой-то амулет, отгоняющий демонов? Похоже, он не помогает.
Он старался снять напряжение между ними. Мири казалась виноватой, когда отвечала ему:
– Это подарок друга. Ты встречался с ним, когда останавливался в гостинице «Шартр», хотя вряд ли ты его помнишь. Его зовут Мартин Ле Луп.
Симон поморщился. Он очень хорошо помнил красивого, стройного юношу, который волочился за Мири, словно щенок.
– Ах да, уличный вор из Парижа. Не знал, что ты все еще дружишь с ним.
– Я… я должна была сказать о нем раньше. Не знаю, почему не сделала этого. Столько всего произошло, и помню, как ты его невзлюбил…
Симон сухо усмехнулся:
– Насколько помню, неприязнь была взаимной. Мальчишка всегда наскакивал на меня, словно хотел оторвать мне голову и пронести ее на копье.
– Мартину захотелось бы оторвать тебе еще кое-что, если бы он видел, что у нас с тобой было сейчас. Он посчитал бы меня самой отвратительной потаскухой…
– Мири, ты не сделала ничего плохого. Мы просто обменялись несколькими горячими поцелуями. Мы с тобой вместе днем и ночью в необычных условиях, оба и напряжении, немного расслабились. Неудивительно, что немного увлеклись. Такое случается, но мы остановились и не зашли слишком далеко. Это был просто глупый миг слабости, ничего, о чем твоему Волку стоит беспокоиться.
Вместо того чтобы успокоить, слова эти только еще больше опечалили ее. Но она кивнула, сделав попытку улыбнуться. Указав на кулон, он спросил:
– Можно взглянуть?
Мири неохотно показала ему большой серебряный овал с выгравированным на нем волком, воющим на луну. Он открыл кулон и постарался равнодушно прочесть надпись: «Твой до скончания времен». Вместо этого он сосредоточился на изящных часах и тихонько присвистнул.
– Дорогая штучка. Э-э… прости, что спрашиваю, но ты уверена, что твой друг не украл это?
– Конечно, уверена, – с негодованием произнесли Мири. – Кем бы он ни был в юности, Мартин больше не вор. На службе короля Наварры он много преуспел и стал настоящим вельможей. Он пользуется огромным успехом у придворных дам.
Симон в этом не сомневался. Он обожал женщин и, возможно, еще не утратил своей красоты и обаяния, Будь он проклят! Симон ощутил нечто похожее на ревность, но постарался скрыть свое чувство.
– Несмотря на ухаживания за другими дамами, он, вероятно, по-прежнему предан тебе, – заметил Симон.
– Он безнадежный романтик и относится ко мне, словно я неприступная богиня, называет меня своей Лунной девой и вечно стремится совершать отчаянные поступки в мою честь, чтобы завоевать мое сердце, – грустно улыбнулась Мири. – Порой мне хочется, чтобы он старался не так сильно и помнил, что… что…
– Что ты женщина с очень земными потребностями?
Она посмотрела на него, откровенно удивленная его словами. Кивнув в знак согласия, она все же заметила:
– Я не жалуюсь. Он действительно меня любит, и он всегда был моим самым верным другом многие годы, всегда веселил меня, всегда поднимал мне настроение, когда я грустила.
«Но любишь ли его ты?» – хотелось спросить Симону, но он смолчал, отчасти боясь ответа, отчасти считая, что это не его дело. Но не спросить он все же не мог.
– Так почему ты не вышла за него замуж? Твои сестры не одобряют?
– О нет. Габриэль давно хочет, чтобы я вышла за него замуж. Они с Арианн обожают Мартина.
«Так же, как они ненавидят меня», – подумал Симон, понимая разницу между собой и Ле Лупом. С одной стороны, ослепительно красивый придворный, преданный Мири все эти годы. С другой – изуродованный шрамами и потасканный охотник на ведьм, преследуемый бесконечными воспоминаниями и упреками, постоянно приносящий в их семью горе, проклятие ее семьи.
Это не имело значения. Он никогда не надеялся завоевать Мири, никогда не понимал, как сильно она ему нужна… до настоящего момента. Он захлопнул кулон и отпустил его, с наигранной веселостью произнеся:
– Уверен, твои сестры правы. Когда закончится эта погоня за Серебряной розой, ты должна сойтись со своим месье Волком. Он сможет дать тебе роскошный дом и семью. – «Все то, чего я дать никогда не смогу». – После всего пережитого горя ты заслужила счастья, моя дорогая, – тихо добавил он.
«А как насчет тебя, Симон? Чего заслужил ты?» – хотела спросить Мири, но он уже отошел от нее, бормоча, что нужно еще раз, на всякий случай, осмотреть двор. Она провела языком по губам, вспоминая вкус его поцелуя, все еще ощущая его объятия.
