Джорджетт Хейер - Великолепная Софи
Она искоса посмотрела на него, озорно блеснув глазами.
— Нет, дорогой Чарльз?
— Софи, — сказал мистер Ривенхол, переходя от предупреждения к угрозе, — если ты посмеешь оседлать моего Громовержца, я задушу тебя и брошу твое тело в Серпентин!
Она так расхохоталась, что он вынужден был улыбнуться в ответ.
— Ох нет, Чарльз, неужели ты это сделаешь? Хотя я не виню тебя! Если я когда-нибудь увижу тебя верхом на Саламанке, я без колебаний застрелю тебя — а я смогу сделать поправку на пистолет, который немного забирает влево!
— Да? — сказал мистер Ривенхол. — Ну хорошо, дорогая моя кузина, когда мы поедем в Омберсли, я с удовольствием буду наблюдать за твоей меткой стрельбой. Ты покажешь мне, на что способна с моими дуэльными пистолетами. Они не забирают ни влево, ни вправо. Я очень аккуратен в выборе оружия!
— Дуэльные пистолеты! — сказала пораженная Софи. — Я и не подозревала, Чарльз! А сколько раз ты участвовал в дуэли? Ты всегда убиваешь своего противника?
— Редко! — парировал он. — Дуэль, к сожалению, вышла из моды, дорогая Софи! Мне так неприятно разочаровывать тебя!
— Ничуть, — сказала она, покачав головой. — Я и не надеялась услышать, что ты способен на такую удаль!
Это рассмешило его. Он выбросил вперед руку, как фехтовальщик, парирующий удар.
— Отлично, Софи! Туше!
— Ты фехтуешь?
— Посредственно. А что?
— О, просто это то, чему я никогда не училась!
— Боже, как же это? Я был уверен, что сэр Горас научил тебя держать маленькую шпагу!
— Нет, — сказала Софи, поджав губы. — Он также не учил меня боксировать, так что в этих двух вещах, Чарльз, ты разбираешься лучше меня!
— Ты во многом превосходишь меня, — учтиво согласился он. — Особенно в искусстве обольщения!
Она мгновенно смутила его, перейдя в прямую атаку.
— Обольщения, Чарльз? Надеюсь, ты не обвиняешь меня во флирте?
— Не обвиняю? — угрюмо переспросил он. — Прошу, посвяти меня тогда в природу твоих отношений с Чарльбери!
Она невинно посмотрела на него.
— Как это, Чарльз? Нет, я не могла ошибиться! Между ним и Сесилией все кончено! Ты ведь не думаешь, что в противном случае я стала бы поощрять его ухаживание!
Гнедой конь перешел на легкий галоп и был укрощен. Мистер Ривенхол свирепо сказал:
— Дурачество! Не пытайся надуть меня, Софи! Ты и Чарльбери! Не принимай меня за простачка!
— О нет! — сердечно уверила его Софи. — Но я все сделаю, чтобы угодить сэру Горасу, а за Чарльбери я выйду гораздо охотнее, чем за Бромфорда!
— Мне порой кажется, — сказал мистер Ривенхол, — что деликатность — это добродетель, абсолютно тебе неизвестная!
— Да, расскажи мне о ней! — еще сердечнее попросила она.
Он не последовал этому приглашению, а язвительно сказал:
— Наверно, я должен предупредить, что настойчивое преследование Чарльбери сделает тебя любимой темой разговоров всего города. Не знаю, заботит ли это тебя, но так как моя мама несет за тебя ответственность перед своим братом, я буду очень благодарен, если ты начнешь вести себя немного благоразумнее!
— Ты когда-то говорил мне, что мне следует сделать, чтобы угодить тебе, — задумчиво произнесла Софи. — Должна признаться, мне вряд ли когда-нибудь это пригодится, потому что, как я ни стараюсь, я не могу вспомнить, что же это было!
— Ты с самого начала, не так ли, делала все, чтобы я невзлюбил тебя? — бросил он ей.
— Ничуть. Ты делал это без поощрения!
Некоторое время они ехали молча. Наконец, он решительно сказал:
— Ошибаешься. Я не невзлюбил тебя. По правде говоря, ты мне часто нравилась. Я также не забыл, насколько я в долгу перед тобой.
Она прервала его.
— Совсем нет. Пожалуйста, не вспоминай больше об этом! Расскажи о Хьюберте. Я слышала, как ты говорил тете, что получил от него письмо. У него все в порядке?
— В полном. Он просит прислать ему забытую книгу. — Внезапно он усмехнулся. — А также пишет о своем намерении посещать все лекции! Если бы я не был уверен, что это стремление угаснет, я бы немедленно написал в Оксфорд! Такая добродетель приведет лишь к тому, что он будет искать отдых в каких-нибудь крайностях. Позволь мне сказать тебе одну вещь, Софи! Я никогда этого не говорил. Нас прервали, прежде чем я успел это сделать, а другой возможности не представлялось! Я всегда буду благодарен тебе за то, что ты открыла мне глаза на то, как неверно я вел себя с Хьюбертом.
— Это ерунда, но если позволишь, я открою тебе глаза на то, как неверно ты ведешь себя с Сесилией! — сказала она.
Его лицо окаменело.
— Благодарю! Мы вряд ли согласимся по этому вопросу!
Она больше ничего не сказала и, пустив Саламанку галопом, нагнала лорда Чарльбери и Сесилию.
Она застала их уютно беседующими; скованность, которую ощутила Сесилия, оказавшись в его компании, быстро сменилась дружеской непринужденностью. Ни словом, ни взглядом не напомнил он ей о том, что произошло между ними, но завел разговор на такую неожиданную тему, которая, он знал, заинтересует ее. Это было для нее приятной переменой: разговоры мистера Фонхоупа в последнее время были полностью посвящены содержанию и структуре его великой драмы. Слушать поэта, спорящего с самим собой, — так как едва ли можно было сказать, что она принимала участие в разговоре, — о достоинствах белого стиха как драматического средства, было, бесспорно, привилегией, льстящей гордости любой женщины; но нельзя отрицать, что получасовой разговор с человеком, который внимательно слушал все, что она скажет, был, если не совсем облегчением, то хотя бы приятным разнообразием для нее. Лорд Чарльбери изучал жизнь на десять лет дольше, чем его молодой соперник. Красивое лицо и притягательная улыбка мистера Фонхоупа, бесспорно, ослепляли женщин, но мистер Фонхоуп еще не овладел искусством, как дать понять женщине о том впечатлении, какое она произвела на него, и о том, какой она кажется хрупкой и нуждающейся в опеке и заботе. Лорд Чарльбери по своей природе был не способен назвать Сесилию нимфой или сравнить ее глаза с колокольчиками, но он мог обеспечить ей укрытие в плохую погоду, помочь ей переступить препятствие, которое она могла преодолеть и сама, и всеми способами убеждал ее, что она в его глазах была слишком драгоценна, чтобы какие-нибудь меры предосторожности оказались излишними.
Было бы неправдой сказать, что Сесилия сожалела о своем отказе его светлости, но когда Софи и Чарльз присоединились к ним, она почувствовала досаду, оттого что их тет-а-тет нарушили.
