Армейская пора (Лыжню! – 2) - Михаил Леккор
Ударил ладонью по столу, прилично стукнул, больно ведь, поди. Но не обратил особого внимания, только оскорбился:
— Я столько усилий потратил на этот звонок, столько нервов испортил. Уже за это должен быть благодарен. А ты, козявка такая, явно ведь смеешься надо мной!
М-да, что-то я над ним перестарался шутить, не студент ведь, как даст ответку, так и шлепнешься под стол в обмороке. Ну-ка быстренько изобрази полное подчинение высокому офицеру. Ну не очень высокому, но начальнику. Понимать ведь надо.
Я рывком встал по стойке смирно, отрапортовал со смиренным подчинением:
— Никак нет, товарищ старший лейтенант!
— Что никак нет? — полюбопытствовал Иванов уже спокойнее. Ха, быстро же успокоился мой тренер, как говорится, не просохли и чернила на гербовой бумаге, как уже!
— Так точно, товарищ старший лейтенант! — сразу же изменил я свою точку зрения по позиции начальства. Это мы пожалуйста, это мы могем. Начальство ведь и в XXI веке такое же глупое и надменное, успевай только вазелин носить на ихние вздрючки.
— М-гм, — по старчески покряхтел Иванов, повздыхал. Видимо было, что он какое-то время колебался: — то ли построить наглого сержанта, то ли пойти навстречу талантливому спортсмену, который сегодня так оглушительно победил.
Я же пока ждал реакции вышестоящего командования. Что еще делать пусть сержанта, но новобранца, прослужившегоменее, чем полгода? Опять же, стоять по стойке смирно на всякие гневные окрики, и в зависимости от ситуации стереотипно отвечать.
Все-таки он успокоился и решил, что плохой мир лучше хорошей драке. Миролюбиво поинтересовался, что я хочу в награду за сегодняшнюю победу?
Ха, вот сразу бы так спросил, а то придумал дергать замотанное начальство в Москве! На фига оно мне, такому маленькому и ха-арошенькому?
— Товарищ старший лейтенант, — преданно глядя в глаза тренеру, доложился я, — в качестве награды я хотел бы поехать на ночь к беременной жене!
Хотелка, видимо была большой, а, главное, неожиданной. Забыл Иванов, что я из Ижевска или как? Задумчиво проговорил:
— Обычно, во время подготовки к турнирам и во время самим турниров спортсменов так-то не отпускают.
— Обязуюсь, товарищ старший лейтенант, — отрапортовал я, стремясь, чтобы тренер набрал нужную кондицию, — во время следующих гонок завоевывать только золотые медали!
Глава 26
Уболтал я все же Иванова, отпустил он меня. Хотя, если оценить, что я ему наобещал, то, можно подумать, что, наоборот, он оказался в выигрыше. Хе-хе, если не знать, что я и так подобные планы надумывал. Просто сейчас озвучил. Это даже к месту получилось.
Если бы я наобум сказал, то осторожный Эдгар Герасимович еще бы мекал, хмыкал, искал другие, более мягкие варианты. А так, мальчик хочет домой и находит приятные сюрпризы для тренера. Как тут не согласится!
Он даже привез меня на служебной обкомовской «Волге», прикрепленной к команде ЦСКА. Заодно и мою квартиру увидел. Выделил мне целый солдатский рюкзак консервов, как мясных, так и овощно-фруктовых. Сказал, что за сегодняшнюю победу
Приятно, черт возьми, и за поездку — ему самому простой пеший путь может вылиться в массу неприятностей в виде сволочного патруля. Он ведь в форме. И за консервы — после увольнения тестя Александра Петровича и фактического недопущения жены Маши продовольственный паек ограничивался тем, что можно было купить в магазинах и на базаре. Слава Богу, с деньгами Маша уже не огранивалась, но кухонный стол был весьма скуден.
В общем, я искреннее поблагодарил и даже приглашал в квартиру. На это Эдгар Герасимович поблагодарил, но отказался — тренер во время турнира был очень занят. И еще раз предупредил, что в 8.00 придет машина и чтобы я ждал во дворе.
Я такую милостыню не ждал, собирался добираться до места сбора в городе автобусами и попутками. Что же, товарищ Иванов, большое вам сержантское спасибо! И полетел в квартиру, к жене Маше. Она меня не ожидала. Вот хорошая возможность узнать все о супружеской верности Маши.
М-гм, да-с, ей только не говори. Жена где-то на пятом — шестом месяце беременности, ее тошнит и мутит во всю, а я тут, ласковый, начну говорить о любовнике. Палкой ведь может шваркнуть. Я бы точно врезал.
Потом задумался о другом, более серьезном. Кажется, все идет к тому, что в моей жизни что-то произойдет, будет кардинальный поворот. Сначала я считал, что я перейду от обычной воинской части в спортроту, это был уже намеченный шаг даже еще до армии. И то что он не получился сразу, не означал, что его не будет в принципе.
Но потом, с этой самой перестройкой и намечаемым изменением все резко сдвинулось. Армия из короткого эпизода вдруг стала перерастать в дело всей жизни. И главное, так судьба повернулась, что только армия и стала реальным путем. И даже так — спорт явно обернулся военной стороной.
А я что? не стал рыпаться, потому как все другие варианты оказались очень дурными и никчемным. Не дурак я все же, чтобы не ходить в армию искать другие дороги, вплоть до уголовной статьи. Бр-р!
Не армия была страшна, а крытые изменения. Опять наш удмуртский Бог или что-то еще такое же сверхъестественное?
Ну а так вроде бы все хорошо. Вологда, через нее Москва, а тут этот турнир. И как подошло хорошо — по-настоящему сильных спортсменов, способных конкурировать со мной, в Ижевске не было. То есть не то, что вообще, но будь я чуть слабее — точно бы был в проигрыше. А так у меня все же будет три золотые медали из трех золотых!
И я решительно нажал на дверной звонок, слово вступаю в божественный дом. Читайте, завидуйте, к вам идет золотой призер и мировой рекордсмен!
Впрочем, едва показалась Маша, вся стремительность и, в какой-то мере, жестокость, исчезла. Остались только нежность и мягкость. Я плавно ее обнял, коротко поцеловал. Здравствуй, милая!
Потом ужин, тихая ночь. Никакого амурного безобразия у нас, конечно, не было. Не зачем нарушать спокойствие будущей матери.
А утром относительно рано, где-то около семи часов, мы уже завтракали. Я собирался приготовить кашу из сечки с говяжьей тушенки, но когда пришел на кухню, там уже царствовала Маша, приготовившая нам макароны с рыбными консервами и горячий чай. Жена еще все жаловалась, что нет кофе, ну и, слава богу, никогда не любил этот напиток, ни суррогат,
