Эльза Вернер - Мираж
В настоящее время внимание кронсбергского общества привлекало к себе предстоявшее на днях бракосочетание Зоннека. Знаменитым исследователем Африки тоже интересовались, но, в противоположность леди Марвуд, он, насколько мог, удалялся от общества; оправданием для него служили его помолвка и не совсем еще окрепшее здоровье. Но при дворе он бывал часто; герцог любил его и, встретившись с ним теперь в Кронсберге, пожаловал ему дворянство.
Об Эльзе фон Бернрид было известно очень мало; знали только, что она очень молода и живет в Бурггейме у деда, старого нелюдима и чудака; она нигде не показывалась с женихом. Все удивлялись выбору Зоннека; несмотря на зрелый возраст, он мог бы сделать более блестящую партию; не одна дама из большого света согласилась бы носить его знаменитое имя.
Настал чудный, солнечный июльский день, назначенный для свадьбы. В полдень должно было состояться подписание брачного контракта, а в час — венчание в церкви по католическому обряду, так как родители Эльзы были католиками. Зоннек, еще в своей старой квартире на вилле Бертрама, ждал экипаж, который должен был отвезти его в Бурггейм. Сегодня у него был такой вид, точно волшебный напиток вернул ему молодость: он держался прямо, его движения были пластичны, никаких следов болезни больше не было заметно, он весь преобразился и просветлел от счастья. С ним был Эрвальд, только накануне вечером приехавший из Берлина, чтобы быть свидетелем при гражданском бракосочетании.
— На этот раз я, право, не понимаю тебя, Рейнгард! — с упреком сказал Зоннек. — Как можно было приехать в самую последнюю минуту? Мне хотелось провести с тобой несколько дней, прежде чем я переселюсь в Бурггейм.
— Я ведь писал тебе, что переговоры затягиваются. Я думал даже, что вовсе не приеду, но ты прислал мне форменный приказ, вызывавший меня в Кронсберг к сегодняшнему дню. Ты не простил бы мне, если бы я не приехал.
— Еще бы! Это было бы непростительно. Редкий случай привел тебя как раз теперь в Европу, и вдруг тебя не было бы со мной в счастливейший день моей жизни! Постыдись, Рейнгард!
— Ну, ты видишь, я здесь, — сказал Эрвальд со слабой улыбой. — Не бранись, Лотарь! Право, я не мог приехать раньше.
Несколько секунд Зоннек смотрел на него серьезно и пытливо, потом подошел и, положив руку ему на плечо, спросил:
— Рейнгард, что с тобой?
— Ничего! Что может со мной быть?
— Об этом-то я и спрашиваю. С каких пор у тебя завелись тайны от меня? Тебя что-то выгнало отсюда. Сначала ты обещал остаться здесь до свадьбы и отложить поездку в Берлин до июля, а потом вдруг помчался туда, и никакие просьбы…
— Я уже говорил тебе, что министр желает скорее закончить дело, и что мне самому это важно.
— Да, ты говорил' — значит, мне приходится верить.
Пытливый взгляд Лотаря, видимо, тяготил Эрвальда; он нетерпеливо отвернулся и отошел к окну.
— Правду сказать, поездка в Берлин не доставила мне особенного удовольствия. Я не раз терял терпение во время этих бесплодных, неприятных переговоров. Если господа чиновники, не имеющие понятия о том, что делается в Африке, будут контролировать каждый мой шаг и я должен буду представлять каждое мое распоряжение, которое найду нужным сделать, на их мудрое усмотрение, то с благодарностью откажусь от предложенной чести. Если я несу на себе полную ответственность, то пусть мне дадут и самостоятельность. Или они признают за мной это право, или я швырну им под ноги все их предложения. Я откровенно высказал им это, и, вероятно, дело тем и кончится; я готов прервать переговоры.
Он говорил с крайним раздражением. Зоннек неодобрительно покачал головой.
— Не можешь ты обойтись без этого «или — или»! Я, собственно, опасался, что вы из-за этого разойдетесь; ты слишком несдержан и горяч для таких переговоров. Впрочем, ты прав, не позволяя связать себе руки; такая натура, как твоя, не выносит стеснения, да, кроме того, перед тобой немало других дорог. Ты знаешь мое отношение к здешнему двору?
— Знаю. Ты на днях получил дворянство, я еще не поздравил тебя.
Лотарь равнодушно пожал плечами.
— Мне хотели показать, что признают мои заслуги, и теперь, когда я отказался от деятельности, для этого не было другого средства. Дворянство я ценю так — же мало, как и ты. Третьего дня, когда я был во дворце, речь шла главным образом о тебе. Герцог чрезвычайно интересуется тобой и желает познакомиться. Стоит тебе захотеть, и для тебя сделают все, что угодно. Мы еще поговорим с тобой об этом.
— Только не сегодня! Ты, конечно, не в таком настроении, чтобы заниматься подобными делами.
— Нет, не сегодня, — согласился Зоннек, и его глаза заблестели. — Ты должен примириться с тем, что сегодня друг уступит место жениху. Кто бы мог подумать, что я опережу тебя на этом пути. Раньше или позже ты, конечно, последуешь моему примеру.
— Нет!
Это слово было произнесено так сурово и решительно, что Зоннек остановился озадаченный, но потом засмеялся.
— Ах, да, ведь ты — ненавистник брака! Ну, пока тебе придется играть только роль шафера невесты на моей свадьбе. Гельмрейх после последнего припадка не выходит из комнаты и не может ехать в церковь, следовательно, обязанность вести невесту падает на тебя.
— Если ты непременно желаешь…
— Разумеется, желаю! Ты ведь самый близкий мне человек. Однако, что это за тон, Рейнгард? Признайся, ты ревнуешь!
— Я? — резко и порывисто спросил Эрвальд. — Что ты выдумываешь!
— Конечно, ревнуешь! Ты не можешь простить мне мою женитьбу; ты хочешь быть везде единодержавным владыкой, и по отношению ко мне — тоже, да до сих пор так и было. Теперь тебе придется разделить власть; половина царства впредь принадлежит моей Эльзе. Намотай это себе на ус.
В словах всегда серьезного Зоннека слышалась почти шаловливая шутка. Рейнгард не возражал против упрека, а с каким-то странным выражением смотрел на друга и вдруг бросился ему на шею.
— Прости, Лотарь! Ты знаешь, что я от души рад твоему счастью, что я безгранично люблю тебя!
— Мой милый мальчик! — тихо сказал Лотарь, невольно называя его так, как привык в прежние годы. — Я знаю это, и тебе нечего так бурно просить прощения. Если даже между нами станет теперь этот брак, а потом разлука, мы все-таки останемся теми, кем были всегда — верными друзьями.
— Верными друзьями! — повторил Рейнгард, выпуская его из объятий. — Вот и экипаж! Едем, Лотарь… на твою свадьбу! — И, обвив рукой плечи друга, он повел его вниз.
Старинный готический храм в Кронсберге был переполнен народом. Венчание должно было совершиться безо всякого торжества и в присутствии лишь немногих свидетелей, но день и час стали известны, и почти все курортное общество оказалось в церкви. Всем хотелось видеть знаменитого путешественника в роли жениха, а особенно интересно было посмотреть на его невесту, которая до сих пор оставалась невидимкой; кроме того, было известно, что Рейнгард Эрвальд приедет на свадьбу друга; хотя он и жил здесь весной, но тогда Кронсберг был еще пуст, и из теперешнего общества никто его не видел. Словом, в церкви царило напряженное ожидание, и торжество, которое должно было совершиться в самом тесном кругу, обратилось таким образом в публичный акт.
