Жаклин Монсиньи - Флорис. «Красавица из Луизианы»
Голландка взяла канделябр и подошла к гардеробу. Батистина тщательно осмотрела все туалеты. После долгих колебаний она выбрала платье из темно-зеленой парчи, отделанное изысканными золотистыми кружевами. Оно, пожалуй, не соответствовало последним требованиям моды, но очень ей шло, а его отчаянно смелое декольте оставляло грудь почти открытой.
За окнами раздался перестук копыт. Кто-то громоподобным голосом отдавал приказы. По лестнице застучали сапоги.
— Вы быть готовы, мадемуазель? — пролаял Бамбертон, бесцеремонно грохнув кулаком по двери.
— Еще не совсем, господин полковник, — пропела Батистина, радуясь возможности довести полковника до белого каления.
— Ah! Damned frensh women![17] Его величество ждать вас! — заревел Бамбертон.
— Я спущусь через несколько минут, дорогой полковник! — приторно-сладким голосочком заверила своего злейшего врага Батистина. Она взяла веер и стала делать реверансы и строить то умную, то чопорную, то предельно глупенькую рожицы, глядя в большое наклонное зеркало на ножках, называемое псише. Она и не думала торопиться.
Когда Батистина сочла, что уже достаточно помучила полковника и пора идти, она несколько раз стукнула согнутым пальчиком в дверь. Часовые тотчас же выпустили ее из заточения. Она проплыла мимо них, даже не взглянув в их сторону, как настоящая великосветская дама, и спустилась по лестнице с хорошо рассчитанной медлительностью. Полковник ждал ее внизу. Он буквально дергался от возмущения и нетерпения.
— Заставлять ждать английского принца! Кто бы мог подумать!
Полковник отворил дверь в гостиную, втолкнул туда Батистину и яростно хлопнул дверью за ее спиной.
— У моего славного старика Бамбертона действительно скверный характер, мадемуазель! Не надо на него за это сердиться. Причина его дурного настроения кроется в том, что он слишком почтительно относится к моей персоне и не терпит ни малейших признаков неуважительного отношения ко мне со стороны других! — промолвил герцог Камберленд, оборачиваясь к Батистине.
Девушка присела в глубоком реверансе, тщетно стараясь скрыть свое величайшее изумление. Перед ней стоял уже знакомый ей высокий блондин. Вильгельм-Август, третий сын английского короля Георга II, генералиссимус союзнической армии, герцог Камберленд насмешливо улыбался, пристально разглядывая Батистину.
Девушка залилась краской, припомнив все дерзости и скрытые оскорбления, которыми она осыпала принца, когда приняла его за простого армейского капитана.
— Знаете ли вы, мадемуазель де Вильнев, что вы являетесь опасным противником и что вы едва не погубили мою репутацию в глазах членов моего генерального штаба!?
Батистина скромненько потупила глазки:
— О, ваша светлость, вы видите, как я смущена, как мне стыдно и как я раскаиваюсь! — улыбнулась плутовка и еще раз опустилась в реверансе, что пришлось герцогу весьма по вкусу. Воспользовавшись преимуществом своего роста, он мог лицезреть зрелище, способное вызвать прилив жизненных сил даже у умирающего.
Батистина подняла глаза. В свои двадцать четыре года герцог Камберленд был тем, что именуют «очаровательным принцем». Высокого роста, хорошо сложенный, стройный, элегантный, прекрасный собеседник (и собутыльник), сейчас он, как тонкий знаток женской красоты, рассматривал Батистину. Красота же ее под воздействием взглядов многочисленных мужчин с каждым часом расцветала все более пышным цветом. Умненькая, хитренькая маленькая девочка с огромными, удивленно взирающими на мир голубыми глазами, с великолепной гривой золотистых волос, уступила место коварной соблазнительнице, тем более опасной, что выглядела она абсолютно невинной. Батистина еще ничего не знала о жизни, но ее нарождающаяся чувственность не оставляла мужчин равнодушными.
Вильгельм-Август, как достойный представитель мужского пола, чувствовал, что этот взгляд, этот голос, это тело только и ждут того, кто сможет покорить и приручить это дивное создание. Он кашлянул, слегка смущенный смелым взглядом Батистины.
— Я думаю, вы умираете с голоду, мадемуазель?
— Клянусь честью, это так, ваша светлость! — улыбнулась Батистина.
— Клянусь Святым Георгием, я тоже! Надеюсь, этот чертов Бамбертон смог раздобыть для нас хорошего вина! Мне бы очень хотелось узнать, — сказал герцог, запросто беря Батистину под руку и препровождая ее в столовую, — откуда вы взяли, что я постоянно пью чай, пиво и принимаю холодные ванны? Ибо, откровенность за откровенность, я вообще не пью чай, а обожаю кофе, французские вина и… горячую ванну!
— О, ваша светлость! — промолвила Батистина, с трудом подыскивая ответ. — Ну, раз уж мы говорим откровенно, то такие слухи ходят при дворе!
— Ах вот как? Значит, при дворе французского короля обо мне говорят? — спросил польщенный герцог, предлагая Батистине место напротив себя.
— О да, ваша светлость! И гораздо больше, чем вы можете себе вообразить! — сказала Батистина с лукавой улыбкой. Ей вспомнился громкий голос Мориса Саксонского и его рассуждения о привычках герцога Камберленда.
— Я так люблю Францию и… француженок, мадемуазель де Вильнев. Какая глупость эта война!..
Герцог принялся разглагольствовать, а Батистина, пребывая в отличнейшем расположении духа, уписывала за обе щеки лакомства и то и дело вставляла в беседу умные словечки. Молодой герцог Камберленд пригласил ее приехать в Англию; он ловко вел беседу на всякие фривольные темы, стремясь завоевать доверие Батистины. Герцог, не забыв также о Жорже-Альбере, предлагал ему еду со своей собственной тарелки. А тот, понимая, что сейчас ему не будет ни в чем отказа, даже пил из бокала принца! К концу ужина все трое уже стали добрыми друзьями. Они чуть захмелели от шампанского, «лучшего военного трофея, захваченного англичанами», как сказал принц. Им казалось, что они знают друг друга всю жизнь. Батистина громко заявляла, что герцог прав и нет никакой причины воевать. Сна также добавила, что приехала специально посмотреть на военные действия, что она поговорит с королем и Морисом Саксонским и как-нибудь уладит это дело. Глаза принца вспыхнули. Он предложил Батистине продолжить столь приятную беседу на канапе в гостиной. Девушка не нашла в его предложении ничего неприличного.
— Вы, Батистина, вероятно, самая хорошенькая из всех девушек, каких мне только приходилось встречать, — прошептал герцог, усаживаясь на диванчик рядом с Батистиной и лицемерно кладя руку на спинку. Теперь он мог тихонько касаться чудесного затылка. Батистина, чуть взволнованная, опустила взор.
