Кимберли Кейтс - Украденные небеса
— Три ставки? Что это за ставки?
— Я ничего не знаю, но в одном убежден: этот человек очень опасен.
— Он должен ненавидеть тебя. Ты кого-то подозреваешь? Может, догадываешься?..
— Нора, таких негодяев очень много. И любой из них из-за карточного долга с радостью перережет мне горло. Я долгие годы провел среди этих людей и прекрасно их знаю.
— Эйдан, я не верю…
— Не веришь, что я общался с подобными мерзавцами? Но я сказал тебе об этом в первый же день твоего появления в замке. О Боже, я и сам почти ничем от них не отличаюсь, поверь мне, Нора. Я вел такой образ жизни… Ты совсем меня не знаешь, дорогая. И я молю Бога, чтобы никогда не узнала.
Тут Эйдан вдруг отодвинулся от жены, словно боялся, что, прикасаясь к нему, она испачкается. О, как же он ненавидел себя в эти мгновения, ненавидел и презирал…
Нора же вскрикнула в ужасе и побледнела. Уставившись на плечо мужа, она прошептала:
— Эйдан, ты ранен…
Он покосился на свое плечо — рубашка была пропитана кровью — и с невозмутимым видом проговорил:
— Это всего лишь царапина, не беспокойся.
Но Нора вскочила с постели и, строго глядя на мужа, заявила:
— Я с таким трудом поставила тебя на ноги, после того как ты отравился цыганским зельем, а ты снова подвергаешь себя опасности?!
Она принялась стаскивать с Эйдана рубашку. Увидев рану, снова вскрикнула. Затем увидела ужасные синяки на груди и на ребрах и до боли закусила губу.
Эйдан улыбнулся и пробормотал:
— Дорогая, рана не опасная. Она просто так страшно выглядит. Поверь, у меня бывали и более серьезные ранения.
На глаза Норы навернулись слезы, и губы ее задрожали. С трудом сдерживая рыдания, она спросила:
— Эйдан, но почему же тебя ранили? Ведь ты сказал, что Гилпатрик хотел помочь…
— Видишь ли, некоторые из разбойников не разделяют взгляды своего предводителя. А что касается поединка с Гилпатриком, то я сам вынудил его со мной драться. Так получилось… И повторяю, дорогая, не беспокойся. Надо только промыть рану, потом перебинтовать ребра, и все будет в порядке.
Он подошел к кувшину с водой и поднял его, чтобы наполнить тазик. Боль острой стрелой пронзила грудь, и Эйдан тихо застонал. Нора тут же выхватила у него кувшин и сама налила в таз воду. Потом взяла мужа под руку и усадила в кресло.
Он сидел, откинув назад голову, а нежные пальчики Норы осторожно обрабатывали его рану.
«О Господи, какое же это блаженство — ощущать ее прикосновения, — думал Эйдан. — Какое блаженство чувствовать ее любовь…»
Она верила в него, хотя он этого не заслуживал. Она любила его, хотя он ничего не мог дать взамен. Она дарила ему волшебство, в то время как в его душе царили мрак и ужас.
Нора — подлинное сокровище, которое следовало беречь. И ей ничто не угрожало бы, если бы у нее был другой, более достойный мужчина.
При мысли о том, что жене грозит опасность, Эйдан вздрогнул и в ярости стиснул зубы. Она внимательно посмотрела на него и спросила:
— Дорогой, о чем ты думаешь?
Он промолчал, и Нора вновь заговорила:
— Ты сказал, что я совсем тебя не знаю. Но я хочу узнать. Мне это необходимо. Расскажи о себе.
Ему захотелось вскочить и накричать на нее, сказать, что правда о нем ее уничтожит и что ей нужно держаться от него подальше, во всяком случае, не заглядывать ему в душу, ибо то, что она там увидит… Господи, что она может там увидеть?
Но тут он посмотрел в ее чудесные глаза и вдруг почувствовал, что ему хочется выговориться, хочется открыть свою душу — впервые в жизни Эйдан ощутил такую потребность. И тотчас же на него нахлынули воспоминания, и полились слова — слова, которые он прежде не посмел бы произнести.
— Нора, у меня временами возникает такое чувство… мне кажется, что я впервые вышел на поле боя и меня уносят в темноту потоки крови… Я задыхаюсь, я не в силах слышать стоны умирающих, которым ничем не могу помочь. О Господи, что, если я не смогу спасти тебя или Кассандру? Что, если я…
— Тебя за храбрость возвели в рыцарское достоинство, Эйдан. Ты спас всех, кого мог спасти. Мне Кассандра писала…
— То, что писала Кассандра, — красивые сказки о герое, увенчанном лаврами. Да, я действительно спас своих солдат. Но при этом я спас и майора, заносчивого мерзавца. И меня возвели в рыцари за то, что я спас его. Напрасно я это сделал. Черт, лучше бы я выпустил в него пулю.
— Не понимаю…
— Видишь ли, этот негодяй думал лишь о своей карьере. И он отправил моих людей на бойню, чтобы по кровавой горе трупов вскарабкаться повыше… К сожалению, я только потом узнал о том, что именно он отдал такой приказ.
— Значит, ты не виноват, Эйдан. Ведь ты ничего не знал…
Он криво усмехнулся и пробормотал:
— Да, не знал, но все же… А после войны… Я вернулся в Англию и женился, и война по сравнению с моей супружеской жизнью казалась водевилем. Когда Делия поняла, что беременна… Боже, как я радовался! Впервые в жизни я поверил, что судьба мне улыбнулась, что я получил шанс начать все сначала, все исправить и искупить…
— Это и впрямь был твой шанс, Эйдан, и ты им воспользовался. Кассандра замечательная девочка.
— Да, верно, замечательная… Но знаешь ли ты, что в первые пять лет я видел дочь всего лишь один раз? Дело в том… Делия потребовала, чтобы я держался подальше от дочери, и я подчинился. А ты можешь себе представить, что я узнал о рождении Кэсси лишь через три недели?.. Я тогда находился в Лондоне, метал кости за игральным столом. И вот один из знакомых ее родителей поздравил меня с рождением дочери. Именно таким образом я узнал о том, что стал отцом.
— Да, вероятно, тебе было очень тяжело… — пробормотала Нора.
Тяжко вздохнув, Эйдан продолжал:
— Я скакал всю ночь, чтобы побыстрее добраться до поместья Марчей, родителей Делии. А моя жена уже уехала на воды отдыхать. Полагаю, ей не терпелось возобновить знакомства со своими прежними поклонниками.
— Она оставила ребенка? — удивилась Нора.
— Она забыла о существовании Кассандры сразу же после того, как начала подниматься с постели после родов. Казалось, что ребенок значил для нее не больше, чем букет увядших цветов.
Эйдан снова вздохнул — было очевидно, что ему очень тяжело вспоминать прошлое.
— И вот я поднялся в детскую и увидел Кэсси, лежавшую в колыбельке. На ней был маленький кружевной чепчик, и она была чертовски хорошенькая, такая невинная и беспомощная… Я даже боялся прикоснуться к ней, боялся сделать ей больно.
— Ты уже тогда ее любил, — сказала Нора. — Как ты мог ее оставить?
— Я оставил ее… чтобы спасти от такого отца, как я. От такого, каким я был тогда.
— Но, Эйдан…
— Мать Делии ненавидела меня. Она считала, что я дурно влияю на ее дочь. И все же в тот день она подошла ко мне. Гордая леди Марч снизошла до того, чтобы обратиться ко мне с просьбой. Она просила оставить Кэсси у нее.
