Сандра Уорт - Леди Роз
Благодарность людей, которым мы помогали, трогала меня до слез. Мужчины и женщины, молодые и старые, оборванные, беззубые, потерявшие конечности, целовали нам руки и подолы платьев и кричали вслед: «Господи, благослови Невиллов! Боже, храни графа Уорика, спасителя Англии, и всю его родню! Благослови дом Йорка, без которого мы погибли бы!»
Утешение мне дарили только дети и Джон, которого в эти дни я почти не видела. Залы и коридоры Эрбера были наполнены воспоминаниями о графе, которого я любила как отца, и Томасе, заменившем мне брата. Помощь бедным отвлекала меня; я возвращалась только в конце дня, чтобы не сталкиваться с графиней и Мод, которые потеряли сон и смотрели в окна ничего не видящими глазами, как будто ждали, что их мужья встанут из могил и вернутся домой. Графиню Алису я жалела больше, потому что у Мод были молодость и будущее, а у графини – только воспоминания.
Скорбь состарила мать Джона до неузнаваемости. Ее когда-то румяные щеки побледнели и впали, одежда висела на ней, как на вешалке, а от предплечий остались одни кости.
Я сильно уставала, но уснуть не могла. Лежа рядом с Джоном, я легко водила пальцем по его красивому лицу, стараясь не разбудить. Клала ладонь на его грудь и слушала стук сердца. То, что он мог спать, утешало меня, потому что ему были нужны силы для битвы. Когда меня одолевали мрачные мысли, я зажигала свечу и шла в часовню. Иногда молитвы помогали мне, но иногда крошечная часовня казалась слишком тесной, чтобы вместить мои мольбы. Тогда я дожидалась утра и шла в просторную церковь Святой Марии, где можно было зажечь больше свеч и прочитать больше молитв.
В одну из таких бессонных ночей после Уэйкфилда мне захотелось подышать свежим воздухом. Я встала и начала крадучись спускаться по лестнице, которая вела к реке. Иногда мне было достаточно просто посмотреть на испещренную звездами пустоту, где обитал Господь, чтобы облегчить душу. Увидев у подножия лестницы графиню, я испугалась.
– Я шла… за чем-то… и заблудилась… – сказала она со странной улыбкой. – Не могу вспомнить, что это… Только знаю, что не могу без него жить. Это что-то очень дорогое… но… но я не знаю, что именно…
Я поняла, что она ходит во сне и ищет то, что невозможно найти. Мне вспомнилась строка из Эсхила: «Даже во сне боль, которую нельзя забыть, капля за каплей падает на сердце». Горькие слезы катились по моим щекам и падали на руки, пока я вела ее в спальню и поручала заботам задремавшей служанки.
А Мод оставалась безутешной.
– Жизнь – это война, так почему я не могу умереть? – однажды сказала она, оттолкнув принесенную мной чашку бульона. Ее голос был чуть громче шепота. Я нежно обняла ее за плечи, пригладила светлые волосы и поцеловала в бледный лоб. Ее отчаяние было понятно: Мод похоронила уже второго мужа, да детей, которые могли бы ее утешить, у бедняжки не было. Даже мне Эрбер, пустой без шуток и смеха Томаса, казался невыносимо тихим. Но вскоре Мод предстояло уехать в замок Таттерсхолл, к своему веселому дяде. Я была уверена, что там, вдали от воспоминаний, начнется ее выздоровление.
Поскольку мэр Лондона был ланкастерцем, Уорик и Джон выбивались из сил, чтобы сохранить город под контролем. Кроме того, им было нужно набрать новую армию вместо потерянной под Уэйкфилдом. Гонцы скакали день и ночь, принося и унося послания. В залах Эрбера и Вестминстерского дворца каждый день звучали громкие мужские голоса, обсуждавшие политические и военные планы. В эти тяжелые дни Уорик должен был доказать своим зарубежным союзникам, что дело Йорка не умерло. Он посылал письма своим друзьям Филиппу Бургундскому, герцогу Миланскому и даже папе, передавая их через моего дядю, вновь назначенного послом в Риме. Эти друзья не покинули его после смерти герцога Йорка, несмотря на то что о разгроме армии йоркистов знала вся Европа. Нам грозила смертельная опасность; никто не мог сказать, что принесет будущее, но, пока у нас был Уорик, была и надежда.
Однако даже в этот момент я заметила в девере черту, которая мне не понравилась. Когда я проходила мимо кабинета Уорика, он стоял и диктовал письмо римскому папе. Диктовал громко и отчетливо, так что я слышала каждое слово. Сообщая о смерти отца и брата, он сформулировал это как «убийство моих родственников». Я невольно остановилась. Граф и Томас… Как можно было назвать их просто родственниками? Это были его отец и его брат!
Я собралась с силами и пошла дальше. Зная, что никогда этого не забуду.
Ничто из сделанного Маргаритой за предыдущие десять лет не отдалило ее от народа так, как преступление в Уэйкфилде. Там погиб не сброд, а лучшее, что было в Англии: честные патриоты. Простое достоинство требовало, чтобы их тела похоронили с почетом. Да, Маргарита победила Йорка, но не потому, что была умнее или искуснее. Просто Йорк не был таким беспощадным. Он был белым рыцарем, сражавшимся с черной королевой, сыном своей страны, бившимся с чужеземной захватчицей. И люди переходили на сторону Йорка так, как никогда не делали прежде. Но даже теперь, после кошмарных дел, которые королева натворила в Уэйкфилде, Джон уговаривал Уорика попытаться заключить мир с ланкастерцами и положить конец войне.
– Ради бедняг, которые вынуждены сражаться и умирать за нас, мы должны забыть о своих чувствах и дать им мир, если только он достижим, – однажды вечером сказал мне Джон и после долгой паузы добавил:
– И. ради бедного Генриха и клятв, которые мы дали ему перед Господом.
Но Маргарита оставалась глухой. Она замыслила триумфальный марш на Лондон, где собиралась покончить с Уориком так же, как покончила с Йорком. Генриха следовало освободить, после чего она и ее фавориты Сомерсет, Клиффорд и Перси Нортумберлендские собирались разделить трофеи и править так, как они считают нужным. Перспектива новой кровопролитной битвы была такой пугающей, что, когда однажды Джон вошел в комнату с улыбкой, я воскликнула:
– Любимый, если у тебя есть хорошие новости, говори скорее!
– Была битва у Мортимерс-Кросс, и Эдуард Марч победил! Он остановил наступление ланкастерцев Джаспера Тюдора и графа Уилтшира, причем сделал это без помощи Уорика! Эта победа доказывает, что я в нем не ошибся!
Боже, до чего я радовалась его улыбке, по которой так стосковалась! Я бросилась в объятия Джона и стала целовать его лицо, шею и волосы, плача от радости. Отпраздновав это событие вином с пряностями, теплым ржаным хлебом и любимыми сосисками Джона, мы сели на подушки у камина, и я услышала самый увлекательный рассказ в моей жизни.
– В воскресенье, на Сретение, в небе видели три солнца.
Я испуганно выпрямилась:
– Три солнца? Я никогда о таком не слышала. А они не испугались?
