Сандра Уорт - Леди Роз
– Милорд Уорик сказал мне, что сомнений больше нет. Все уверены в том, что Маргарита – злейший враг Англии. После того как она отдала врагу главный оплот, защищавший страну от вторжений с севера, ни один человек в здравом уме и твердой памяти не считает ее законной королевой, – со вздохом промолвила Нэн.
И в самом деле, после того как разношерстная банда Маргариты форсировала Трент и принялась творить бесчинства, король Генрих лишился поддержки народа. Согласно донесениям, английские земли к югу от Трента, обещанные Маргаритой скоттам и северянам, были ограблены подчистую. Мародеры уносили даже церковные книги и утварь.
– Правление Генриха давно стало несчастьем для страны, но безумные поступки Маргариты навсегда разделили страну на север и юг, – мрачно заявила графиня Алиса. – Куда смотрел Господь в тот день, когда Суффолк и Сомерсет продавали нас французам в обмен за руку нищей дьяволицы Маргариты Анжуйской?..
Ее голос увял; видимо, графиня не ждала ответа ни от меня, ни от Господа.
Пока Маргарита опустошала южный берег Трента, ее фавориты беспощадно сжигали поместья йоркис-тов на севере. В главный замок Йорка Бейнард поступали мольбы о помощи, все более отчаянные. Поэтому Йорк, в обязанности которого входило подавление восстаний, девятого декабря распустил парламент и отправился в свой замок Сэндл близ Уэйкфилда, взяв с собой сына Ретленда, графа Солсбери и Томаса. Уорик и Джон остались в городе, а Эдуарду Марчу поручили набрать армию из жителей его родового удела, расположенного на границе с Уэльсом. С ланкастерцами удалось заключить короткое перемирие: на носу были Святки 1460-го.
Мы провожали графа и Томаса в Эрбере в чудесный зимний день. На голубом небе не было ни облачка; недавно выпавший снежок был белым, как подвенечное платье, а свисавшие с веток сосульки напоминали бриллианты. Громко чирикали птицы, славя приближение праздника. Мод долго не выпускала Томаса из объятий. Я следила за супругами, жалея, что им приходится расстаться на Рождество, и молча благодаря Пресвятую Деву за то, что Джон остается со мной. Мне было известно, что то же самое происходило в другом доме, где герцогиня Йоркская прощалась с мужем и сыном, семнадцатилетним Ретлендом. Конечно, Сесилия и ее родные прощались со своими близкими так же спокойно, как и мы со своими, не ведая того, какое чудовищное зло и невыразимый ужас припасла для какое нас Фортуна…
Глава шестнадцатая
Уэйкфилд, 1460 г.
Для меня Святки 1460-го, проведенные в Эрбере, были счастливыми, Джон был очень внимательным и любящим. 3а три недели, прошедшие в окружении дорогих мне людей, я впервые поняла, что такое настоящая радость. Играла с детьми в жмурки и прятки, жевала сладости и свои любимые сушеные фиги, бренчала на лире, пела, танцевала и была уверена, что отныне так будет всегда, несмотря на зловещие предзнаменования, поступавшие к нам отовсюду. Например из Норфолка, где в небесах видели странный обоюдоострый меч, указывавший острием на Землю, и толковали это как готовность Господа отомстить людям мечом за действия против короля Генриха. В Бедфордшире прошел кровавый дождь, означавший, что скоро кровь польется, как вода. Но я была счастлива и не обращала внимания на предзнаменования.
Они оправдались в первое утро нового, 1461 года. Снаружи завывал ветер, загонявший всех под крышу. На улицах не было слышно ни песен, ни веселого шума. Мы с детьми играли в «горячие устрицы», и я не сразу увидела первых раненых, прискакавших в Эрбер. Сначала до меня донеслись пронзительные вопли слуг и проклятия мужчин, собравшихся во дворе. На булыжник с грохотом и звоном летели складные столы и ведра; хрипло каркали вороны, сидевшие на коньках крыш, собаки захлебывались лаем. Выглянув в окно, я увидела, как с седла сполз раненый и упал в снег. Другие раненые бежали к нему на помощь, а третьи в это время выезжали из тени сводчатых ворот. Некоторые направлялись к лестнице, ведущей в большой зал, другие брели на кухню или конюшню, оставляя на снегу яркий кровавый след. Мод и графиня, бледные от страха, выбежали из своих покоев в коридор. Мы дружно устремились в большой зал, чтобы встретить гонцов.
Даже если я проживу тысячу лет, все равно никогда не забуду подробности того, что случилось потом.
Все домочадцы графа Солсбери и раненые, которые еще могли стоять, окружили мужчину с седыми волосами, запачканными кровью. Он опустился перед графиней на колени, прижав к боку раненую руку. Графиня жестом велела ему встать. Человек подчинился; от выражения его лица у меня сжалось сердце. Я затаила дыхание и с ужасом ждала его слов.
– Я принес самую страшную весть, которую человек может принести матери, сестре, жене, дочери, сыну, отцу или брату. Миледи… – Он осекся, откашлялся и продолжил: – Наш безмерно любимый и досточтимый лорд, ваш муж, Ричард Невилл, граф Солсбери, и ваш сын, сэр Томас Невилл… мертвы. Как и две тысячи воинов армии Йорка… Милостивый Господь принял их души.
Зал заполнили крики, вопли, рыдания и другие звуки, которые люди издают в момент величайшего горя; у меня перехватило горло. Множество рук протянулось к зашатавшейся графине; другие подхватили упавшую в обморок Мод. Когда крики стихли, гонец медленно, то и дело запинаясь, сказал:
– Родственник графа Ричард Плантагенет, герцог Йорк, погиб вместе с ними… Так же, как его сын Эдмунд, граф Ретленд, и многие другие, кого мы знали и любили и о ком будем скорбеть вечно… – У человека сорвался голос. Воздух пронзили новые вопли, сменившиеся мучительными стонами. Голос гонца зазвучал снова:
– Герцог, графы и сэр Томас Невилл сражались со славой… отдали свою жизнь борьбе за правое дело и благо простых людей… и пали смертью храбрых…
Я заставила себя поднять глаза и обвела взглядом искаженные страданиями и залитые слезами лица окружавших меня людей. Стоны прекратились; наступившая тишина изменила все, соединив нас в общую цепь без различия пола, возраста и происхождения. Эта цепь, скованная из вечной скорби, была крепче любой стали, ибо ее черное кольцо не мог бы разорвать никто на свете.
В последующие дни начали выясняться болезненные подробности, некоторые были столь ужасны, что их скрывали от графини и Мод.
Нарушив рождественское перемирие, которое они согласились соблюдать, тридцатого декабря ланкастерцы напали на фуражиров Йорка в лесу между уэйкфилдскйм мостом и замком Сэндл. Йорк заметил это и тут же приказал надеть на него доспехи. Советники уговаривали его не совершать вылазку, а дождаться возвращения людей, отправившихся по домам праздновать Рождество. Но Йорк отверг их совет. «Я не могу принести в жертву этих людей, – сказал он. – Лучше смерть, чем бесчестье».
