Колин Фолкнер - Предназначено судьбой
Джиллиан отвернулась.
— Не уверена, что поеду.
— Но ведь мы договаривались. Я хочу, дорогая, чтобы вы почаще бывали со мной в обществе. Весь остров должен знать, что вы моя невеста. Я хочу, чтобы люди вас полюбили.
Джиллиан почувствовала на себе сердитый взгляд Беатрисы.
— Ну хорошо. К какому часу мне быть готовой?
— В семь. Ровно в семь. — Индиго сжал ей руку.
Она кивнула, надеясь, что разговор окончен.
— И вот еще что…
Джиллиан замерла.
— Что?
— Наденьте то платье, которое я вам недавно подарил. Хочу посмотреть, идет ли этот цвет к вашим волосам.
— Хорошо.
— Желаю счастливо погулять.
Когда они отошли подальше, Джиллиан прошептала:
— Как мне отвратительны его прикосновения.
— Не такой уж он ужасный. И он искренне к тебе привязан.
— Убийца. Он убил Дункана.
— Христианка должна уметь прощать. Ненависть — тяжкий грех. Она сжигает душу. Индиго как заблудший ребенок. У него было тяжелое детство. Представляешь, отец только и делал, что водил в дом всяких непотребных женщин.
— Заблудший ребенок? — фыркнула Джиллиан. — По-моему, Беатриса, ты неравнодушна к этому чудовищу.
Беатриса порозовела.
— Не смеши меня. Зачем он мне нужен? — Они свернули в джунгли. — Он для меня слишком… слишком мужественный.
Тут Джиллиан не выдержала и рассмеялась. Пожалуй, Беатриса была отчасти права. Следовало признать, что Индиго не лишен своеобразного обаяния. Во всяком случае, женщины в нем души не чаяли. Жаль, что Джиллиан этого обаяния не чувствовала. Тогда легче было бы смириться с судьбой.
— Куда ты меня ведешь? — спросила она. — Покажешь очередную козу, которую задушила змея? Мне все это уже надоело до смерти.
— Нет, змея здесь ни при чем. Я хочу тебе показать поселок рабов.
— Ага, значит, ты не просто так вытащила меня на солнцепек.
— Ну вот, ты уже разговариваешь, как прежняя Джиллиан. Пойдем, это недалеко.
Они шли по тропе примерно с четверть мили, а затем джунгли кончились, и показалась деревенька, расположенная на открытом пространстве. Селение состояло из конусообразных лачуг, построенных из древесных стволов и соломы.
— Так значит, здесь и живут рабы? А зачем ты меня сюда привела? — Джиллиан вытерла платком вспотевшую шею.
— Слушай, пора нам с тобой заняться каким-нибудь делом.
Из хижины выбежал голый темнокожий ребенок, увидел Беатрису и заковылял к ней. К изумлению Джиллиан, сестра ничуть не удивилась, а подняла малыша на руки.
— Я вижу, ты бывала здесь и раньше, — ахнула Джиллиан. — Этот ребенок тебя знает.
Беатриса погладила малыша по головке.
— Он сидит с бабушкой, а родители работают на плантации. Правда, маленький?
Джиллиан огляделась по сторонам. Хижины были в ужасающем состоянии — того и гляди развалятся. Тощие, голодные псы рылись в отбросах, надеясь хоть чем-то поживиться. Из джунглей вышла древняя, сгорбленная негритянка с корзиной на голове. В корзине был большой кувшин, до краев полный водой.
— Я хочу, чтобы ты поговорила с Индиго, — заявила Беатриса. — Эти люди не могут так больше жить.
Джиллиан уставилась на сестру, испугавшись, что та перегрелась на солнце.
— Что-что?
— Поговори с Индиго.
Беатриса чмокнула ребенка в лоб и поставила на землю.
— Я не могу его просить. Меня он не послушает. А ты — другое дело.
Джиллиан положила руку на свой вздутый живот. По ее расчетам, она была уже на шестом месяце. Лишь пышная юбка помогала ей скрывать свою тайну.
— Меня-то он тоже не больно послушает. Не сегодня-завтра Индиго сообразит, что я прячу под юбкой.
— Именно поэтому тебе нужно поторопиться.
Не дав сестре возможности возразить, Беатриса продолжила:
— Сделай доброе дело. Да, с тобой произошло несчастье, но может быть, ты сможешь помочь другим людям.
Тут Джиллиан поняла, что Беатриса говорит вполне серьезно.
— Индиго ничего для них не сделает. Ведь это рабы, Беа. Дешевая рабочая сила. Индиго их за людей не считает.
— Он просто не понимает, в чем его выгода. Все плантаторы просто болваны. Упроси его. Он захочет сделать тебе приятное, вот увидишь. — Беатриса просительно заглянула сестре в глаза. — Ну пожалуйста, Джил. Попробуй. Для меня это очень важно.
Джиллиан тяжело вздохнула. Вся эта затея ей не нравилась.
— Что им нужно?
— Немного бревен, чтобы починить дома, — загнула Беатриса палец. — Побольше еды, а еще лучше, если им разрешат иметь свои огороды. Потом одежда — они ходят голые. Лекарства. А главное — колодец. Эта старая женщина принесла воду из колодца, который находится за милю отсюда.
Джиллиан озабоченно качала головой, наблюдая за тем, как малыш колотит палкой по барабану. Так вот откуда доносится по ночам монотонный рокот. Он не давал Джиллиан спокойно спать. Как только застучит барабан, она вновь видит перед собой Дункана…
— Ладно, попробую, — махнула она рукой. — А если он откажет?
Беатриса, взвизгнув от восторга, бросилась ей на шею.
— Я знала, что ты согласишься. Знала! Спасибо.
— Пока не за что, — буркнула Джиллиан. — Может быть, мы с тобой еще последуем за миссис Амстед.
Железная решетка захлопнулась, и Дункан рухнул на гнилую солому. Отчаянно ныли плечи, натертые деревянным ярмом. Каждый день Дункан должен был тащить на себе тележки, груженные сахарным тростником, под палящим солнцем, и так двенадцать, а то и пятнадцать часов в день.
— Приятный денек, да? — раздался голос из темноты.
Дункан рассмеялся, потянулся к бочонку с водой. В камере было так темно, что после яркого солнца глаза ничего не видели. Проклятый надсмотрщик отправлял рабов по камерам как раз тогда, когда солнце начинало садиться.
Дункан жадно выпил ковш затхлой воды, сплюнув соломенную труху.
— Да, день выдался замечательный. А у тебя, Джейк?
— Незабываемый, — белозубо улыбнулся негр, с которым Дункан за последние дни успел подружиться.
В первый же день, попав на плантацию, Дункан услышал звучный голос с характерным мэрилендским акцентом. Джейк был из свободных негров, служил помощником на торговом корабле, но его судно было захвачено пиратами в карибских водах. Большинство команды попало в неволю, и теперь бывшие матросы работали на уборке тростника.
Дункан подполз к своему месту возле стены. В камере пахло потом, нечистотами и гноем. Рабы молча посторонились, давая ему дорогу. В первую же ночь Дункан понял, что за свое место в камере нужно драться. Свой угол он отвоевал с боем. Это место считалось одним из лучших. Когда умирал кто-то из счастливцев, обитавших у стены, сразу начиналась драка за освободившееся место. Дункан понимал, что люди не виноваты — ведь это был вопрос выживания.
